Ожог

Вдруг рука свободно поднялась и приблизила к его лицу смятую бумагу. Вторая рука выбралась из-под туловища, чтобы бумагу расправить.

«Боритесь против нарушения гражданских прав и за освобождение героев демократического движения, генерала Григоренко, Владимира Буковского, Натальи Горбаневской, Андрея Амальрика и сотен других!»

Так, теперь все ясно. В растрепанных чувствах забыла заказец а ведь именно за заказцем приезжала контра на «Жигулях». Так, вздохни облегченно всей грудью! Как все прояснилось! Надо исполнить свой долг! Теперь все ясно – долг, честь, борьба! Все пойдете в тюрьму! Наука обойдется, незаменимых нет! Нинке тоже придется похлебать баланды. Ради долга и дочерью должен пожертвовать патриот! Как Павлик Морозов! Нет, жидки, не подточить вам жалкими зубенками башен социализма!

Он встал с пола, поднял зеркало, причесался, надел китель. Тоска и мрак не уступали места животному патриотизму. Старик с трясущейся челюстью смотрел на него из трюмо.

Куницера немедленно под стражу. Семь лет строгого режима и три по рогам! Ну, Нинке дадут не больше года, конечно, она слепое орудие, и сейчас не те времена… Это он, подполковник Чепцов, сказал «не те времена»? Ох, если б в те времена это было!

Через несколько минут он был уже готов для исполнения долга: выбрит, застегнут, вся вражеская документация, листы, копирки, уложена в старую, но крепкую еще папочку с золотом по муару «Участнику краевой партконференции 1952 года». Однако чего-то еще не хватало. Чего же? Водки, догадался он.

Открыл кухонный шкаф, распечатал бутылку «Экстры», налил один стакан – прошло! Закусил сухим венгерским супом-гуляшом. Второй стакан – прошел, подлец! Высыпал суп в ладонь, махнул в пасть. Хорошо! Вылил в стакан оставшееся – пролетело! Пососал большой палец. Взял было плащ – да ну его к черту! Взял было шляпу, пошла ты на хуй! Взял старую чекистскую фуражечку, вбил в нее голову; то ли фуражечка усохла, то ли голова разрослась. Ну-ниче-го! Зеррр гуттт! Тррре бьеннн! Полине Игнатьевне цветок-ромашку-пластмасс на прощанье. Молчишь, падла? Дай поцелую! Спи, дитя, в бессонном мраке ночи! Адью, мадам! Ля гер!

Старухи, гревшиеся на скамеечке возле дома, чрезвычайно изумились, когда из подъезда вышел незнакомый полувоенный человек с красной папкой под мышкой и бодро зашагал к трамваю. Спина, зад, боковики, затылок – были неузнаваемы.

Аварийная ситуация

возникла, когда Аристарх Куницер, не посмотрев по сторонам, выскочил из боковой улицы на главную. Взвыли тормоза, остановились оба встречных потока, водители надрывались от мата, а голубой «Жигуленок», как ни в чем не бывало, сделал левый поворот и поехал по своему маршруту. Среди всеобщего хая водитель «персоналки» Талонов сказал задумчиво, глядя вслед удаляющемуся частнику с женской головкой на плече:

– Если московские девки не прекратят заигрывать на ходу с половым органом, аварийность будет расти.

Лежавший сзади Вадим Николаевич Серебряников гулко захохотал сквозь сон.

Нина смотрела на профиль любимого Аристарха. Он, кажется, даже и не заметил опасности на перекрестке. Он кусает губы и о чем-то напряженно думает, этот человек с моим любимым профилем. Ах, как была счастлива Нина в эти минуты – то положит голову на плечо любимому, то заглянет ему в глаза… даже и думать забыла о том, что час назад изнасилована была мнимым отцом. И вдруг любимый сам об этом напомнил.

– Этот человек… этот Чепцов… он что, родственник твой?

Нину чуть-чуть замутило. Что сказать? Ах, если бы любимый не сегодня за ней заехал, а вчера. Ну, не рассказывать же сейчас ему обо всех этих диких тайнах. Лучше соврать, лучше думать, что сегодня – это вчера.

– Отец.

Аристарх вдруг круто завернул направо из второго ряда и, прямо перед носом огромного бетоновоза, пролетел под арку какого-то дома и там остановился.

– Он был палач, твой отец. Он мучил мою мать. Тебя еще на свете не было, когда он был палачом. Он допрашивал людей с применением пыток. Я видел, как он бил локтем в глаз связанного человека.

– Ты… видел… как Чепцов бил в глаз человека? – переспросила она, едва дыша.

– Связанного человека, – жестоко уточнил – Аристарх. – Локтем в глаз. Ты дочь палача.

– Нет! – закричала она. – Нет! Нет!

Аристарх положил голову на руль и закрыл глаза.

Окно разрисовано морозом

Морозные ели, наползающие друг на дружку. Крылья елок. Несколько звездочек. Безжизненный праздник морозного окна, и лишь наверху возле форточки желтый живой кружочек, масляный след луны.