Ожог

Как вдруг что-то приблизилось постороннее. Он закрыл глаза и загудел нечто нежное и печальное, простую память о юности. Он вдруг увидел пар, клубы пара и сквозь них людей в нижнем арестантском белье, сидящих на тепловых трубах, словно диковинные наросты. В новой элегии не было ни одной ноты протеста, ни одной ноты бунта, а наоборот, безысходность, нежная безнадежная тема личной судьбы.

Молодое поколение возмущенно ударило в перкаши, по струнам и клавишам электрооргана. Личная судьба лидера никого не интересовала.

Лидер отвалился от трубы и упал на живот. Спина у него дымилась, кожа слезала клочьями – ожог второй степени. Доигрался!

…Так или иначе, «Пергамский фриз» был завершен, и всю аппаратуру перенесли из бойлерной в кондиционированный климат конференц-зала НИИ рефрижераторных установок. Невероятные повороты судьбы! На адских сковородках в «Советском пайщике» никто не предполагал, что найдут наконец такого могущественного, такого авторитетного, такого прохладного патрона!

Сегодня концерт. Самсик с колотьем в боку сбегал по лестнице Института «Скорой помощи» и воображал

Флегрейские болота

где в то утро собралась компания: Порфирион и Эфиальт, Алкиной и Клитий, Нисирос, Полибот и Энкелад, и Гратион, и Ипполит, и Отос…

Самсик разогнался по виражу парадной лестницы бывшего госпиталя святого Николая, по пожелтевшим, а местами протертым до черноты мраморным ступеням и выскочил в нижний полутемный вестибюль, похожий на античный храм, где в глубине два бородатых мужика подпирали портик с римскими цифрами, а над ними висело неизменное «Идеи XXIV съезда – в жизнь!»

• …и Агрий, и Феоп, и сколько нас там еще было, ужасных?
• Мы взбунтовались в слякоть, в непогоду
• Под низкой сворой бесконечных туч…
• Неслись они знаменьями дурными
• Над нашим войском. Бандой живоглотов
• Казались мы себе, но юность-ярость
• Змеилась в наших змеях и руках!

Самсик на миг разъехался по старому кафелю вести-июля, когда увидел в темном углу три койки, в коих под сетками, словно дикие звери, лежали побитые в какой-то ночной московской схватке алкоголики. Он присмотрелся – не змеи ли у них вместо ног? Вздор! К чему такие лобовые параллели? Обыкновенные у них жалкие человеческие ноги. Вон ступня торчит, залитая гипсом. Зачем их держат под сетками?

Один лежал недвижно и безмолвно, и лишь лицевые мускулы его мерно, через ровное количество секунд сжимались в гримасе и расправлялись, мерно, как маяк-мигалка. Второй хрипел, голова его была закинута за подушку, а на горле ходил взад-вперед острый большой кадык. Один только третий высказывался:

– Сережка, фары включай! Куда ты, пиздорванец? Семь уже без десяти! Фары включай, поехали!

Весь в черных гематомах и порезах, с заклеенным глазом, он поднимал было руки, чтобы что-то схватить, что-то выдернуть из своего делирия, но руки тут же бессильно падали. Сетка и ему была ни к чему.

…Мы ждали атаки, грома, диких вспышек и прочих психических эффектов, на которые так падок Зевс, но все было тихо, бесконечно тихо. Даже не чавкала вода в необозримых Флегрейских болотах. Вот наш мир – необозримое болото, серая вода, серая трава, и здесь мы взбунтовались! Мы стояли и ждали, и нам уже казалось, что ничего не будет, не будет нам ответа, а значит, не будет и бунта, как вдруг в отдалении, где только что никого не было, возник огромный, как дуб, человек, и это был бог. Короткое, как всхлип, рыдание прошло по нашим рядам.

Здравствуй, карательный бог, огромный и золотистый! Несокрушимый, с непонятной улыбкой, ты стоишь под низким серым небом, скрестив руки на груди. Сильно вооруженный, ты не двигаешься с места. Как твое имя, бог? Гефест? Аполлон? Гермес? Мы никогда еще не видели живого бога, пока не взбунтовались, и вот мы видим тебя, карательный неизвестный бог. Почему ты молчишь?

…Подошли санитары, без всяких церемоний, со скрежетом развернули три койки по кафельному полу и покатили их в глубь института.

– Сережка! Сережка! Ты не прав, хуй собачий! – завопил тут один из троицы, да так страшно, что Самсик на миг потерял сознание и так, без сознания, дошел до дверей и только там, оглянувшись, понял, что сеточки вешают не зря: «Сережкин друг» бился под сеточкой, как уссурийский тигр.