Апельсины из Марокко

А она так ловко подсунула мне свою подружку, пигалицу какую-то, и отошла борт к борту с Виктором Колтыгой.

– Правда, вы поэт? – спросила пигалица.

– Еще какой, – сказал я.

Поэт я, поэт, кому нужен такой поэт?

Люся с Виктором мелькали за елками.

Боря с Иваном издали кивали мне на пигалицу и показывали большие пальцы: вот такая, мол, девочка, не теряйся, мол.

Я посмотрел на нее. Она боролась с ознобом – видно, холодно ей было в фасонистом пальтишке. Пальтишко такое, как мешок, книзу yже, а широкий хлястик болтается ниже спины. А личико у нее худенькое и синенькое, наверное, от луны. Наверное, у нас сейчас у всех физиономии синенькие, и она кусает губы, как будто сдерживается, чтобы не заплакать. Мне жалко ее стало, и я вдруг почувствовал, что вот с ней-то у меня есть что-то общее.

– Вы, видно, недавно из Европы? – спросил я.

– Осенью приехала, – пролепетала она.

– А откуда?

– Из Ленинграда.

Она посмотрела на меня снизу, закусив нижнюю губу, и я сразу понял, в чем дело. Я для нее не такой, какой я для Люси. Я для нее здоровый верзила в кожаной куртке, я для нее такой, какой для Люси Виктор, я – такой бывалый парень и сильный, как черт, и она меня ищет, прямо дрожит вся от страха, что не найдет.

Я подумал, что все мои стихи, если внести в них небольшие изменения, пригодятся и для нее и ей-то они уж понравятся, это точно.

– Как вас звать-то? Я не расслышал.

– Нина.

– А меня Гера.

– Я расслышала.

– Вы замерзли?

– Не-нет, н-ничего.

– Нина!

– Что, Гера?

– У меня здесь очередь за апельсинами.

– А я уж получила, хотите?

– Нет, я лучше сам вас угощу. Вы, Нина, не пропадайте, ладно?

– Ладно, я тут с девочками побегаю.

– Ладно. А потом мы пойдем в столовую, потанцуем.

– Потанцуем?

– Там есть радиола.

– Правда?

– Значит, договорились? Не исчезнете?

– Ну что вы, что вы!

Она побежала куда-то, а я смотрел ей вслед и думал, что она-то уж не исчезнет, это точно, что я сменю киноленту снов и, может быть, это будут веселые сны. Я подошел к столовой. Еще издали я заметил, что наша очередь сильно подвинулась вперед. Тут я наткнулся на парня-корреспондента. Он фотографировал сидящих у костра нанайцев и хоровод вокруг них. Я подождал, пока он кончит свое дело, и подошел к нему.

– Много впечатлений, корреспондент? – спросил я его.

– Вагон.

– Ну и как?

– Хорошо здесь у вас, – как-то застенчиво улыбнулся он. – Просто вот так!

– Хорошо? – удивился я. – Что тут хорошего?

– Ну, может, и не хорошо, но здорово. Может, хорошо – это не то слово. Летом приеду еще раз. Возьмете меня с собой в море?

Я засмеялся.

– Ты чего? – удивился он.

– Вы не писатель?

Он нахмурился.

– Я пока что маленький писатель, старик.

– Мало написали?

Он засмеялся:

– Мало. Всего ничего. Вы, Гера, небось больше меня написали, несмотря на возраст.

– А вы знакомы с поэтами?

– Кое с кем.

– А с Евтушенко? – спросил я для смеха.

– С Евтушенко знаком.

«Хватит травить», – хотел я сказать ему. Все они, что с Запада приезжают, «знакомые Евтушенко», смех да и только.

Тут я увидел Володю нашего, Сакуненко. Был он все с той же женщиной, она его так и не отпускала, все расспрашивала.

– Ну и дамочка! – ахнул я.

– Да, – помрачнел корреспондент, – она, знаешь, такая…

– Васильич! – крикнул я капитану. – Что слышно насчет рейса?

Он остановился, ничего не понимая, и не сразу заметил меня.

– Скажи ребятам, пусть не волнуются! – крикнул он. – Выходим только через два дня.

– А куда?

– На сайру.

– Ничего себе, – сказал я корреспонденту. – Опять на сайру.

– Опять к Шикотану? – спросил он.

Тут послышались какие-то крики, и мы увидели, что в очереди началась свалка.

– «Зюйд», сюда! – услышал я голос Бори и побежал туда, стаскивая перчатки.

10. Николай Калчанов

Танцы в стране Апельсинии, такими и должны быть танцы под луной, эх, тальяночка моя, разудалые танцы на Апельсиновом плато, у подножия Апельсиновых гор, у края той самой Апельсиновой планеты, а спутнички-апельсинчики свистят над головами нашими садовыми.

Если бы это было еще вчера! Как бы это было весело и естественно, боже ты мой! Колька Калчанов, бородатый черт, в паре с Катенькой Кичекьян, урожденной Пироговой, друг мужа с женой друга, а еще один дружок исполняет соло на транзисторном приемнике. Ах, какое веселье!

Нет, нет, истерикой даже не пахло. Все было очень хорошо, но только лучше было бы, если бы это было вчера.