100  

«Что ты сейчас делаешь со мной, Артемида?!» – наконец возопил он. Она немедленно откликнулась: «I’m just trying to pussyfy your iron-clad battery-ram, Hermes!»[139]

Тут любовники стали испускать вопли, способные нарушить величие всех предметов, вращающихся в данный момент вокруг Земли. «Пффу, фай», – прошептала после этого взрыва Нора и повесила трубку. «Воображаю себе счет от „Белл-Пасифик“, – пробормотал усмиренный АЯ и заснул.

Когда они в очередной раз встретились в Вашингтоне, Нора спросила, отводя глаза:

– Тебе не кажется, что мы совершили надругательство над временем и пространством?

Он мягко ее урезонил:

– Оставь в покое время, ему на нас наплевать. А вот пространство, возможно, и в самом деле было унижено.

5. Полет Норы

Прошло еще несколько недель в обычном ключе встреч и расставаний. Иногда Александр прилетал во внеурочные дни и бродил вокруг ее дома, притворяясь, что просто гуляет, не признаваясь самому себе в шпионстве. Видел однажды, как из дома выскочил Омар Мансур, за ним вытащили чемодан. Юнец скакнул в лимузин, чемодан бухнулся в багажник, тут же отчалили.

Александр из наемного «фордика» с другой стороны улицы целый час наблюдал за подъездом. Сейчас произойдет разоблачение. Муж уехал в командировку, любовник за три тысячи миль, сейчас явится третий. Гнусный этот вздор никак не выходил из головы. Как раз через час подъехал какой-то яппи в «ягуаре», не отрывая уха и рта от сотового телефона, прошел в подъезд. Вот сейчас я ее разоблачу, если, конечно, швейцар не помешает. Швейцары, эти гады, клевреты богатых мерзавок, вечно стараются сбить вас с толку, прикрыть блядство ширмочкой респектабельности. Не всегда, впрочем, это у них получается, нет, не всегда.

Нору он нашел в полном одиночестве, стол ее был завален книгами, компьютер включен, на носу ее любимом стрекозой сидели очки.


Почему он стал являться посреди недели? Она внимательно вглядывалась в лицо любимого и улавливала в нем какую-то фальшь. Пусть не плетет чепухи про театральные дела: в семье все знают про «Колониал паркинг». Откуда он берет деньги на все эти перелеты? Может быть, Стенли дает? Ведь они друзья, постоянно переписываются по поводу корбаховских гнилых корней и сучковатых веток. Так почему же он стал появляться среди недели? Может быть, там какой-нибудь бабе удобнее с ним встречаться по уик-эндам? Что же, другие бабы разве не чувствуют в нем его исключительный сексуальный драйв? Почему я должна думать, что эти сучки, которых он встречает на чтениях и прогонах, какими бы мифическими они ни были, будут считаться с таким простым и непреложным фактом, как его принадлежность другой женщине? Как я могу предполагать, что его не навещают разные нимфы и нимфетки, богини и героини из их чопорной и все-таки обалденно развратной русской литературы? Разве я забыла, что в этом факинг Венис достаточно свистнуть с дека, и вуаля, любое из этих гадских перевоплощений – в твоей постели! Если я увижу одну из этих проституток в его постели, убью ее на месте тремя выстрелами – банг! банг! банг! – я еще помню троцкистский тренировочный лагерь в Очичорнии! Боже, что за идиотские мысли приходят в голову!

В один из дней, заполненных такими мыслями, она рванула в аэропорт и перехватила самолет, идущий через Вашингтон из Женевы в Эл-Эй. Разумеется, она заговаривала себе зубы: дескать, нужно хоть на три дня вырваться из университетской рутины, да и мать повидать, ну и заодно посмотреть, как живет Саша, поговорить с ним обо всем серьезно, дать ему наконец понять, что не только в траханье состоит любовь. Конечно, она не Беатриче, однако все эти озарения, свечения, мгновенные сполохи, движущаяся живопись и ей не чужды. Если он думает, что в археологии нет поэзии, нет театра, то он просто осел. Так она твердила себе, а между тем чудище ревности ложилось на крыло самолета и смотрело ей в лицо немигающим желтым глазом. Ловушка подстерегала ее: любовь и ревность, разве они не сестры, разве они не сиамские близнецы, что удушают друг друга в бессмысленных переплетениях?

В Лос-Анджелесе она занимала себя беготней по маминому дому, общением с «кругом друзей», среди которых в тот день китайским богдыханом сидел Марлон Брандо, а также плаваньем в бассейне; тянула время, чтобы пришла ночь. Знаете ли вы калифорнийскую ночь, нервно думала она в каком-то странном русском ключе. Нет, вы не знаете калифорнийской ночи! Когда-то эта ночь пылала вокруг, и я плясала в ней, как саламандра, теперь, еще не запылав, она выжигает все изнутри.


  100  
×
×