Новый сладостный стиль

На этом мы завершаем шестую часть и переходим ко второй половине книги.

VI. Лев в Алиото

Морской лев резвится у рыбацкого причала…

• A sea-lion plays near the Fishermen’s Wharf.
• Третий раз за пять лет прихожу в ресторан «Алиото».
• Меня тут не забыли, помнят, что не вор.
• Прошлый раз приветствовал сам синьор Акселотл.

С тех пор тот лев не постарел…

• Since then that sea-lion hasn’t grown old,
• Беженец моря ретив и, пожалуй, развязен.
• Не скажешь, однако, что и чертовски молод.
• Временами даже смешон в своем куртуазе.

К львицам залива Сан-Франциско…

• Toward the lionesses of the San Francisco Bay.
• Хочется напомнить ему как шаман шаману:
• Хоть вы и хулиган, батоно, но все-таки не плебей,
• Чтобы ради шайки блядей этой бухты предстать атаманом.

Где ты рассеял свое семя, свое потомство, все капли своей джизмы?

• Where have you scattered your seed, your posterity, all drops of your jism?
• Могут его спросить в час алкогольного сухостоя.
• Можете ли по-комсомольски оценить свою жизнь,
• Ту, что плескали когда-то в пучины, не зная покоя?

Найдешь ли лучшее убежище для ебаря на покое?

• Could one find a better refuge for a retired stud?
• Трудно найти веселее проток в пацифистском пространстве:
• Салаты, селедки, красотки из блядских стад,
• Словом, все, что потоком течет из местного ресторанства.

Мэтр Акселотл возникает как типаж из моего шедевра…

• Maitre Akselotl comes up as a type from my major oeuvre.
• Буно джорно, Алессандро! Вам привет от Грапелли.
• Я вижу, вас занимает там внизу, этот майор Моржов?
• Должно быть, проводите двусмысленные параллели?

Он является сюда, неизменно под газом, раз в год или два…

• He comes here, always inebriated, once in a year, or two.
• Отчасти это похоже на побывки опытного маримана.
• Неделя дебоша, и он сваливает в пустоту,
• Иными словами, сэр, на просторы мир. океана.

Не говорите мне, Акселотл, что вы можете его различить…

• Don’t tell me, Akselotl, you can distinguish him
• Из миллиона морльвов в их гедонистском раже.
• Уж не по рожам же, право, вечно бухим?
• Как вы можете выделить эту вечно нахальную рожу?

Послушайте, Алессандро, вы видели его левый клык?

• Listen, Alessandro, have you seen his left fang?
• Метрдотель наклоняется, таинственно подсвечен.
• Левый клык у него золотой, как саудовский танк.
• Вот по этому признаку он может быть нами вечно отмечен.

Вскоре после того обеда, в час заката…

• Shortly after that dinner, by the time of sunset,
• Когда ляпис-лазурный и индиго фронтиспис
• Отражал весь большой океанский трепещущий свет
• На стеклянных боках центрального Сан-Франциско,

Кто-то сделал на компьютере двойной «клик»…

• Somebody made in his «apple» a double click,
• Отражением отражения вспыхнуло время,
• И с пронзительным чувством я узрел золотой клык
• Уплывающего в открытые просторы морзверя.

Он покидает, друзья, эти обильные берега…

• He is leaving, my friends, these opulent shores,
• Покидает обжорные причалы и грязные сливы,
• Скорость нарастает, как под ударами шпор,
• Зуб, однако, поблескивает в прощальном «Счастливо!».

Он делает вид, что знает свой новый маршрут…

• He’s pretending he knows his new destination,
• Будто бы знает не только средство, но также и цель
• Там, на другой стороне океана, где мытые чистые гейши
• Станцуют ему апофеоз из балета «Жизель».
• Грудь его, еще мощная, раздвигает течения,
• Он плывет к горизонту, где время качается,
• будто смерча нога,
• Зуб его золотой излучает свечение.
• He is going, going, going, mafiozo and merchant… Gone!

Он уходит, уходит, уходит, мафиозо и купец… Пропал!

Часть VII

1. Боль и обезболивание

В январе 1987 Стенли Корбаху исполнилось шестьдесят. Никто не заметил приближения этой даты ни в семье, ни в его офисе, то есть в штаб-квартире империи. Да и он сам не заметил этого. Конечно, он знал, что приближается к границе между средним возрастом и тем, что французы элегантно называют L’Age Troisiem, но дату забыл.

Вообще-то в романе предполагалось нечто вроде вот эдакого: может быть, в своем джете или на теннисном корте Стенли хлопнет себя по лбу и воскликнет: «Ба, да ведь мне уже шестьдесят, мой верный и послушный народ!» После этого он должен был перевернуть страницу какого-нибудь доклада или ударить ракеткой по мячу, ну, в самом вероятном случае налить себе скотч и забыть про юбилей. Что касается «верного народа», для него понятие преклонного возраста было несовместимо с образом Стенли Корбаха, этого вневременного босса, благосклонного Гаргантюа своих коммерческих владений. Вот так вот как-то предполагалось в романе, но получилось все-таки иначе.