Новый сладостный стиль

Ситный знал о Завхозове много, но не все. В частности, не понимал, почему выдающийся финансист нашего времени месяц за месяцем сидит в еврейском небоскребе и даже не скучает погулять. Мы знаем о «финансисте» не все, но больше. Нам, например, известно, что однажды утром в своем московском офисе президент Завхозов решил проверить список тех, кто «на контракте»: кто действительно выбыл – земля им пухом, а кто нахально осмелился уцелеть. Случаются иногда истинные курьезы, чтобы не сказать куршлюзы: человечек, давно уже перечеркнутый, вдруг вечером появляется на телевизоре в живой программе и, как живой с живыми говоря, разглагольствует о проблемах национальной стабилизации. Такой непорядок прежде всего снижает авторитет «контракта», дает всяким гадам надежду уйти от ответственности; за этим надо следить.

И вот в то утро, применив известную в Москве только кучке персон систему кодов, он вывел «контракт» на экран компьютера и нашел там свое имя. Страх был таким ошеломляющим, что он даже не попытался что-либо узнать. Просто схватил свой «дипломат» и помчался в Шереметьево. Ближайший рейс был в Бен Гурион. Значит – туда! Под защиту Шин-бета!

Проход этого персонажа под воротниками металлодетектора вызвал пронзительный визг сыскного механизма. Весь в поту, он все-таки нашел силы изобразить симпатичную рассеянность. Ну какой я балда, все ключи с собой забрал: и от дачи, и от гаража, от шкафчика в теннисном клубе. Бросил металлосвязку в сторону, а потом забрал с небрежностью. Никому и в голову не пришло, что среди дряни там – три ключика от швейцарских сейфов. В общем, утек! И вот теперь сидит на верхотуре.

Ситного, как всегда, встретил китайский слуга, проверил магнитом и пропустил в квартиру. Друг вышел к нему с балкона. Здравствуй, ваше превосходительство! Что делал? Да как всегда, на волны смотрел. Это счастье, что только волны вижу с балкона, никого из этой – хотелось сказать «жидовни», но поправился – из этого стада. Ты вовремя пришел, вот что значит чекистский нюх! Гостью жду, классную бабу из наших интернационалок. Сейчас будем выпивать, закусывать.

Появилась смуглая красавица в платье из тончайшей замши. Движения ее были полны женственности, а взгляд – мужественности. Ситный немного засмущался в своем зажеванном пиджачке, в котором, собственно говоря, и валялся день-деньской, шелестя газетой «Совершенно секретно», однако дама сказала ему по-свойски:

– Да я вас знаю, Ситный, вы же из Пятого, да?

С ней вместе вошел мужчина восточно-аристократического вида, который при знакомстве буркнул что-то любезное, но непонятное.

Дама начала любезничать с Завхозовым, а джентльмен, как бы показывая, что у него с ней нет личных отношений, прошел к краю балкона и замер там, руки на груди, как демоническое изваяние. По всей вероятности, это был богатый араб, израильтян таких Ситный что-то не видел. Океан между тем продолжал разыгрывать свой предзакатный цветовой концерт: волны катили хамелеонами.

– Ну что ж, товарищ Саламанка, прошу к столу! – Завхозов потирал руки. В таком отличном настроении Ситный его не помнил.

– Этот дом над волной навевает печали, будто сон золотой у судьбы на причале, – продекламировала дама, полуприкрыв глаза, предоставляя хозяину подвести себя к столу, накрытому в отдаленном углу балкона.

– У судьбы на причале, – со сластью повторил Завхозов. – Ей-ей, не слабо!

Подошел демонический красавец, одну за другой выпил две рюмки водки, закусил ложкой икры. Вдруг заговорил на каком-то вполне понятном языке:

– Вот ты сидишь тут у себя, Завхозов, а там внизу творится вакханалия! Эта набережная, я ненавижу ее больше, чем что-либо другое в так называемом государстве Израиль! Они тут вообразили себя чуть ли не в Ницце! Начинают пить, не дожидаясь конца Субботы! Так уютно устроились на чужой земле! Вся эта их приверженность своему древнему культу – сплошная ложь. Давно уже продались золотому тельцу. Юноши жертвуют жизнью, разносят в клочки их автобусы, а они продолжают ловить кайф. Слепые сластолюбцы! Глухие обжоры!

– Ну-ну, зачем пороть горячку, Тамир, – стал увещевать гостя хозяин, не забывая попутно увещевать дланью и чуткое колено товарища Саламанки. – Почему не предоставить все дело истории? Политические движения приходят и уходят, а история живет. Ты согласна, Лялька?

– Нет уж, прости, Завхозов, я понимаю гнев Тамира. – Донельзя серьезное лицо гостьи в этот момент, казалось, не имело никакого отношения к сладкой коленке. – То, что вы там, в Энском, наполовину развалились, еще не означает конца народно-освободительного движения. Там, – курком своего пальца она показала вниз, – в этот момент две группы безобразных персонажей сливаются друг с другом. Вот вам хваленая карнавализация искусства, раблезианский рынок, все эти балаганы и шаривари во главе с общеизвестным чокнутым американским Гаргантюа. И в то же самое время, товарищ генерал, другое корбаховское ничтожество, ну, этот бывший худрук «Шутов», как его, не важно, занимается кровосмешением с развратной американкой. Тебе это известно, Тамир?