Новый сладостный стиль

– Анкоридж, Аляска, – долговязый произнес пароль этой недели.

– Не так холодно, как ожидалось, – ответил Александр, размыкая замок.

Долговязый туманно улыбнулся и вытащил из пиджака три новеньких сотни. У Алекса в кармане была наготове соответствующая доза порошка. Дело было скреплено рукопожатием, и вот тут, в момент потряхивания длинной ладони, произошло нечто невероятное. Глаза долговязого сластолюбца вспыхнули необычным для такого рода посетителей жаром: чаще всего этот народ слишком вялым приползает за следующей порцией.

«Нет! – вскричал он. – Не верю своим глазам!» После чего как раз и зафиксировался с открытым ртом на протяжении нашей «минутки».

Тут мы, киногруппа этого романа, стали быстро отвозить нашу камеру назад, как бы даже и не заботясь о стремительно уменьшающихся фигурках момента: полощущиеся на ветру шелковые штаны, щелкающая сверхдлинная челка, клочками пролетающий трубочный дым из-за челюстной твердыни Лероя Уилки, запарусившая куртка Александра Яковлевича, ну вот и все, что может на секунду задержать внимание.

Цель этого стремительного бегства на первый взгляд выглядит довольно просто: надо же все-таки показать, как наш благородный Корбах скатился так низко, что стал щипачом наркобизнеса, если нам позволят таким образом перевести емкое американское выражение «драг-пушер». Виной тому была любовь, милостивые государи, говорим мы и, указав на это не очень-то существенное для суда, но весьма смягчающее для читателя обстоятельство, укатываемся к концу предыдущей главы, то есть ровно на три года назад.

2. Тиснение по меди

«Ах, Алекс, – шептала Нора, когда он снова и снова подступал к ней в тесной комнатенке мэрилендского постоялого двора, где сквозь открытое окно густо входил лунный свет, отраженный белым подрагивающим крупом Гретчен. – Да как же вы так можете, снова, и снова, и снова без передышки?» – «Но это же вы виноваты, Нора, – притворно оправдывался он. – Ведь это же вы все меня целуете, касаетесь грудью, берете руками. Ведь это же вы не даете мне передышки, моя любовь». – «Я не ошиблась, вы фавн, – бормотала она, снова и снова поднимая ноги и захлестывая у него на спине свои нежные руки. – Как только я вас увидела среди лошадей, я сразу подумала: это фавн, он охотится, он жаждет превратить меня в нимфу-козу. Ну признавайтесь, сладчайший монстр, сколько женщин вы так перемучили?» – «Никого никогда я так, как вас, не мучил, – слегка подвирал он. – Ни в кого я так мгновенно и охуительно не влюблялся, как в вас. Большая часть жизни прошла в пустяках, – продолжал он и тут не врал. – Не знаю, с чем это можно сравнить, если только не со встречей Данта и Беатриче возле Понто Веккио».

Она с хрипотцой смеялась: «Вот уж сравнение! Да ведь они же не трахались никогда, а мы сразу…» И она снова брала его рукой и приближала к нему свой рот. «Так ли это называется, как вы сказали, любимая, – шептал он. – Может быть, этот акт как-то иначе называется в нашем случае?»

Осенний антициклон за окном довел температуру до тридцати двух градусов по Фаренгейту, то есть по-нашему до нуля. Быть может, все в мире в ту ночь дошло до нуля, предоставив им чистое поле деятельности. Лишь старый дом иногда поскрипывал то ли от их трудов, то ли от своего возраста, да Гретчен иной раз жалобно всхрапывала то ли от ревности, то ли из опасения за свою хозяйку. Лишь рассвет их угомонил своей графикой, если только это нельзя было назвать тиснением по меди, ибо Атлантика встала у их ложа с массой предсолнечного свечения.

Пора, однако, было возвращаться к реальности. Она предложила ему остаться у нее в Вашингтоне. Увы, вздохнул он, мне нужно возвращаться в Архангельск. Она хохотнула: Лос Арчанжелес! Отчего же такая спешка, мой дорогой? Он рад был бы начистоту сказать, что Тед и так был слишком добр, позволив ему не выйти на пересменку, и что, случись такое еще раз, он пробкой вылетит из бригады эфиопского комсомола. Вместо этого глухо пробормотал, что отъезд заложен в драматургии всей этой штуки. Я могла бы поехать с вами, воскликнула она. Он успел запечатать «предательский цирк мимики», то есть лицо: не хватало еще ей явиться в отель «Кадиллак»! Но не могу, продолжила она, потому что завтра как раз начинаю этот факинг семинар для первокурсников, навязанный подкомитетом по корневому обучению в этом вшивом «Пинкертоне». Ага, значит, красавица преподает в престижном Юниверсити Пинкертон! Я сам к вам прилечу, Нора, через неделю. Это правда, Алекс, клянетесь? Больше недели, Нора, мы без вас не выдержим. Почему вы употребляете плюрал? Потому что говорю не только от себя, но и от всех своих органов. Мы просто не выдержим без вашей компании. Ну вот, я так и знала, опять начинается. Кажется, мне грозит спермотоксикоз по вашей вине, мой любимый паяц!