71  

Всё вышесказанное сегодня не имеет отношения к исламскому миру, который, соседствуя с нами, живет по иным принципам. Но и этот мир живой, развивающийся и, преодолев свои болезни, придет в конце концов к общечеловеческим нормам: признанию человеческой жизни высшей ценностью, признанию равноправия женщин, права на любой религиозный выбор, если он не угрожает жизни другого человека.

А теперь вернемся к Медее и Лилит. Подлинное равенство людей лежит за пределами половых различий — вот одна из главных, но плохо артикулированных идей нового времени. Если она будет принята, то нам придется распрощаться с одним из привычных мифов: магической связи женщин с темными силами, особой власти женщин над плененными мужчинами. Потеряв волнующий ореол зла, женщина потеряет и часть своей привлекательности. Для достижения равенства, вероятно, следует пройти процесс «демифологизации»!

Время движется с нарастающей скоростью: потребовалось три тысячелетия, чтобы пошатнулась фундаментальная идея об изначальной греховности женщины. Для утверждения идей равноправия мужчин и женщин потребовалось немногим более двух столетий, если считать рубежом Французскую революцию.

Возможные последствия столь желанного женщинами равноправия не вполне предсказуемы. Как всегда, очень важна демаркационная линия: если мужчины и женщины будут производить потомство старым способом, а не в инкубаторах, и женщины будут продолжать вынашивать и кормить детей, то за ними навеки сохранятся и преимущества материнства, и его неудобства. Если будут практиковаться новые технологические средства для производства потомства, есть шанс дожить до полного равноправия полов. Только нужно ли такое равноправие?

Равноправия биологического нет и быть не может. И никакого выхода из конфликта, заложенного в нас самой природой, похоже, нет.

Разве что наши потомки доживут до времен, когда не принадлежность к полу, а качества личности станут определяющим моментом, и именно победа «собственно человеческого» начала завершит многовековую, неуклюжую, полную драм и трагедий борьбу за равноправие женщин. Следующий этап борьбы за равноправие должен происходить в сознании людей, и в первую очередь в сознании мужчин, которые гораздо менее готовы к этому повороту, чем женщины.

Быть вдвоем, быть одиночкой…

В XVI веке была написана одна из самых популярных в России народных книг. Называлась она «Домострой» и сыграла огромную роль в формировании русской ментальности и создании психологии пола. Книга эта — апология патриархального уклада, отводящая женщине то самое место, которое до некоторой степени соответствует знаменитым немецким «три К». Но пожестче: «Икона должна быть за занавеской, а плеть — на видном месте»…

В советское время «Домострой» не издавался, в послеперестроечные годы опять появился на прилавках книжных магазинов — не следует ли из этого, что в обществе возник свежий интерес к национальному возрождению?

Это весьма забавно, особенно если принять во внимание, что советская власть с первых же лет своего существования декларировала гражданское равноправие мужчин и женщин и достигла в конце концов довольно парадоксального результата: под лозунгом борьбы «за отмену кухонного рабства» освобожденной от патриархального гнета женщине стали совершенно доступны такие тяжелые физические работы, как строительство железных дорог. Однако сложившиеся и слежавшиеся веками психологические установки совершенно не подчинялись крикам руководителей. Эти две совершенно несовместимые установки и по сей день сосуществуют в сознании нашего общества, просматриваются и в структуре семейных отношений.

Как это реализуется на практике, удобнее всего продемонстрировать на моей семейной истории. Моя бабушка Елена в 1917 году закончила с золотой медалью гимназию и хотела пойти учиться на Высшие женские курсы. Родители дали ей разрешение уехать из провинциального города в столицу при условии, что прежде она выйдет замуж. К счастью, брак по сватовству оказался и браком по любви: бабушке очень понравился элегантный студент-«белоподкладочник», заканчивающий юридический факультет университета. Бабушка поступила на курсы, но завершить образование ей помешала не революция 17-го года, а рождение моей матери. Дед, невзирая на общую разруху, обеспечивал семью, а бабушка воспитывала детей, обучая иностранным языкам и музыке. До тех пор пока деда не посадили в тюрьму. Тогда бабушка по необходимости встала на феминистический путь — пошла на службу и даже продвинулась в главные бухгалтеры. В ночное время она подрабатывала своими женскими талантами: нет, я совсем не то имею в виду — она шила на швейной машинке весьма затейливые предметы женского туалета, не подлежащие публичному обозрению. Она прилично зарабатывала и вела дом на том самом уровне, к которому привыкла: социальные катаклизмы не заставили ее отказаться от белой скатерти и крахмальных салфеток. Однако, когда дед вернулся из лагерей и снова принял бразды верховной семейной власти, началась очень тонкая игра в соблюдение определенных условий. Я была маленькая девочка, но прекрасно это улавливала. Дедушка ходил с кожаным портфелем, мог накричать на любого члена семьи, кроме бабушки, обожал дам самого вульгарного вида, и отнюдь не платонически, а бабушка по-прежнему была тиха и немногословна, говорила ровным голосом, по-прежнему вела домашнее хозяйство, кивала расшалившимся внукам на дверь — тише, дедушка отдыхает! Она по-прежнему работала на двух работах, была независима и корректна по отношению к деду. Внешне всё выглядело вполне патриархально, но бабушкино чувство собственного достоинства было таково, что она всегда стояла выше предлагаемых обстоятельств. Прожили бабушка с дедом вместе больше шестидесяти лет в мире и согласии.

  71  
×
×