К выбору спутницы жизни Олег Шумаков всегда относился очень серьезно. Он...
Мне казалось, что она отвечает мне: «Мне было тошно и страшно без тебя, ведь ты единственный, на ком кончается одиночество. Все наши ссоры — это ерунда, а измен не было. Мы будем всегда вместе, и я рожу тебе детей. Наша любовь будет проста, без всяких изломов и ухищрений. Пусть другие хитрят, а наша любовь будет примером для всех».
Мы молча шли по Старому городу под качающимися фонарями, мимо редких витрин, кошки перебегали нам дорогу, изредка проезжали такси, и так мы оказались на улице Лабораториум.
Как сочинял царь Соломон?
Когда Таня спрыгнула со стены мне на руки, я вспомнил об этом и пожалел, что никто из нас уже не может так сочинить, что несколько раньше это написано.
— Ну и вечерок мы провели, — устало сказала она и пошла вперед по лунному булыжнику. Ей было трудно идти на острых каблучках.
— Таня, — сказал я, — давай заберем назад наши заявления, а, Таня?
— Да? — сказала она. — Восстановим счастливое семейство?
— Ну да. Они прожили вместе сто лет и умерли в один день. Подходит тебе такая программа?
— Нет, — резко сказала она. — Что за глупости? Нельзя же быть таким старомодным… Послушай, Валька, — она обернулась и поцеловала меня, — ты скоро будешь знаменитым писателем, я знаменитой актрисой. Ну, вот и все, и никакой идиллии у нас не получится.
— Как ты глупа! — вскричал я. — Глупа и пошла!
— Может быть.
Я взял ее под руку, и мы быстро пошли по асфальту. Она откидывала волосы со лба.
— Ты меня любишь? — спросил я.
— Не знаю. То, что было сегодня, я никогда не забуду, но завтра так уже не будет, это я знаю.
— Так будет всегда!
— Нет, завтра уже начнется семейная жизнь. Хватит с меня, я намучилась с тобой. Да, я люблю тебя.
— Все дело в том, — проговорил я с большим трудом, — что я не могу тебя оставить одну, тебе будет плохо без меня.
— Пусть будет плохо, — она отбивала дробь своими каблучками, — зато в этом фильме счастливый конец.
Опять я должен был смирять себя, опять должен был бороться со своей глупой мужской гордыней, но я не выдержал опять.
— Тогда я завтра еду, — сказал я. — Получу по почте гонорар и укачу куда-нибудь ко всем чертям.
— Ну что ж… — Она вздохнула и остановилась, прижалась ко мне. — Ты только напиши мне. Может быть, встретимся когда-нибудь.
— Понятно. — Я оттолкнул ее. — Вот, значит, как ты хочешь? Ведь так ты и шлюхой можешь стать, Татьяна.
— А, брось! — Она поправила волосы и пошла вперед.
На следующий день я получил гонорар. Впервые в жизни я держал в руках такую огромную сумму — 637 рублей с копейками. Прямо с почты я заехал к директору картины и взял расчет.
Вечером я уезжал из этого города. Я был хмельным и усталым после сумасшедшего пира, который закатил для технического состава группы. Провожал меня один Кянукук. Мы с ним забросили на верхнюю полку чемодан и рюкзак и вышли на перрон покурить. Я посмотрел на него очень внимательно, и мне почему-то стало не по себе оттого, что я оставляю его здесь, длинного, нескладного, инфантильного, шута горохового.
— Поехали со мной, Витька, — вдруг сказал я. — Двадцать пять минут осталось — успеешь до спортзала добежать за имуществом. А я пока возьму билет.
— Я бы поехал с тобой, Валя, — печально сказал он, — но…
— Что «но»? Некогда рассуждать — беги.
— Нет, не могу.
— Опять будешь здесь всякое дерьмо потешать? Загадка ты для меня, Кянукук. Страшно мне за тебя.
Он нервно захохотал:
— Ну, чего же страшно? Я скоро устроюсь.
— Давай свои координаты, — сказал я.
— До востребования, — сказал он.
Я записал его фамилию, имя и отчество в свой блокнот.
— Скажи, Валя, правду говорят, что ты вчера был у Тани? — вдруг тихо спросил он.
Я посмотрел ему в глаза, он моргал и отводил взгляд.
— Правда, — сказал я, — был у нее.
Он растерянно хлопал глазами под моим взглядом, а потом засмеялся великолепным театральным смехом прожженного циника.
— Вот что значит стать знаменитым! Из грязи в князи, как говорится.
— Ничего, — утешил я его, — вот станешь корреспондентом радио и тоже сходишь к кому-нибудь. — Потом хлопнул его по плечу. — Ладно, я напишу тебе. Глупость какая-то, но я за тебя волнуюсь. Тебе, дружище, еще в индейцев надо играть, а не жить среди взрослых людей. Прощай, Петух на пне.