Сажайте, и вырастет

Перебрав в уме несколько вариантов, я признался себе, что побег из Лефортовского замка – дело немыслимое. Через окно – не уйти, там все прочно и крепко. Стена у окна – толста. Противоположная, где дверь, точно такая же. Логично предполагать, что и две прочие стены несокрушимы. Я побарабанил согнутым пальцем – вышел глухой, жалкий звучок. Я ударил несколько раз кулаком, плашмя, сильно; результат нулевой. С таким же успехом можно простукивать пирамиду Хеопса.

С той стороны, из соседней камеры, никто не отозвался на зов. Я перешел вправо и повторил попытку. Без ответа. Либо стены слишком толсты, либо – что вероятнее всего – соседние боксы пустуют.

Было бы здорово иметь за стеной в соседях собственного босса, вдруг подумал я. Мы бы быстро наладили перестукивание, слали бы друг другу приветы посредством какой-нибудь азбуки Морзе или другой системы сигналов...

Но меня почти сразу отрезвили: возле двери скрипнуло, тихо зашуршало, и через дырку на меня посмотрел человеческий глаз. Я поспешно сел, демонстрируя позой тела смирение и абсолютную покорность обстоятельствам.

Как бежать? Как бежать, если за тобой наблюдают каждые полторы или две минуты? Как бежать, если ты под постоянным контролем? Как бежать из клетки, где запрещено даже прятать голову под одеяло, где ты обязан все время демонстрировать вертухаю свое лицо?

Нет, сказал я себе. Монтекристовщина только помешает. Побега – не будет! А будет вот как: через четыре недели, 15 сентября, я совершу торжественное дефиле через главный вестибюль, держа в руках официальные бумажки, удостоверяющие, что моя свобода дарована мне на законных основаниях.

Костюм от «Кензо» жалко. Его придется выбросить. Ходить на воле в тюремных вещах – это очень плохая русская примета.

Возможно, меня выпустят не через месяц, а чуть позже. Возможно, я задержусь тут еще на пару дней. Но это – максимум. Все равно – выпустят! Сначала выпустят мнимого завхоза Михаила. А потом – меня. Я нужен своему боссу. Ведь мы партнеры. Компаньоны. Один без другого – никуда.

Сейчас мой друг где-то здесь. Может быть, один и тот же надзиратель смотрит через дырочку на меня, а потом проделывает несколько бесшумных шагов и видит уже босса. Смотрит, как тот мается без сигарет и переживает за себя, за меня, за деньги, за бизнес...

Я открыл кран и вымыл, как мог, свою миску под струей холодной воды. На сизом металле остались жирные пятна. Вид грязной посудины вызвал во мне омерзение, и я едва не швырнул ее в стену.

В какой-то степени боссу сейчас труднее, чем мне. Во-первых, у него нет адвоката. Это мы предусмотрели. Откуда у скромного завхоза небольшой коммерческой фирмы деньги на оплату дорогостоящих услуг профессионального законника? А самое главное: зачем вообще завхозу – адвокат? Завхоз ничего не знает. Он априори невиновен. Его дело – покупать бумагу и картриджи для печатающих устройств. Фломастеры, карандаши, бензин для машины – вот его епархия.

Таким образом, босс Михаил ничего не знает. Ему неизвестно, какие показания дал Андрей. А вдруг Андрей проявил слабость и сразу чистосердечно во всем признался? И теперь не в изоляторе сидит, а – в ресторане?

Я представил себе, как босс мечется из угла в угол и страдает. Босс – жесткий и опытный человек; безусловно, он всесторонне обдумал все варианты, и самые худшие – тоже. Вдруг, о ужас, Андрей ведет свою игру? Вдруг он все свалил на Михаила, а себя – обелил и выгородил? И сидит сейчас вовсе даже не в ресторане, а – в офисе?! Намереваясь прибрать к рукам все капиталы?! А Михаила упрячут за решетку лет на восемь?!

Жаль, что я не телепат. Я бы послал боссу мысленный мессидж, краткий, простой. Ни о чем не волнуйся, босс! Я тебя уже прикрыл! Официально заявил, что ты не босс, а завхоз. И – подписал протокол. И – отправлен сидеть.

Тебя – отпустят. А потом ты сделаешь так, чтобы отпустили и меня.

Новый день – новый вертухай. Этот начал знакомство с того, что протянул через открытую «кормушку» мокрую тряпку.

– Протрите, пожалуйста, «глазок».

– Пошел к черту,– легко ответил я. – Твой «глазок» – ты и протирай.

– В карцер пойдешь,– равнодушно парировали с той стороны.

Я подошел к двери и молча провел тряпкой по куску прозрачного оргстекла, вделанному в деревянный, окованный толстым листовым железом дверной массив.

– Благодарю,– вежливо сказал дежурный, показав в прямоугольнике «кормушки» бледное, остроносое лицо, справа и слева от которого светились большие прозрачные уши.