Сажайте, и вырастет

Но не только разум усовершенствую я, но и тело! Упорно тренируясь, я сделаюсь крепким, как гранит. Я научусь бегать по стенам, прыгать вверх на четыре метра, бросать на десять шагов зажженную сигарету точно в глаз врагу, ускорять и замедлять работу сердца. Я сделаюсь нечувствительным к боли, к голоду, к холоду и жаре. Решетки и стены превратятся в снаряды и тренажеры.

Я приближусь к совершенству на расстояние удара.

Никаких ядов. Никакого безделья, сна и уныния.

Хладнокровно и бодро работая, не жалея себя, не впадая в отчаяние и лень, я смогу победить тюрьму. Разорву в клочья саму идею неволи. Оставлю в дураках тех, кто захотел упрятать меня в каземат. Я сделаю это обязательно. Ибо мне открылась дорога к истине – прямая, как стрела, и живая, как пуповина.

Шаги послышались в третий раз. Снова вспыхнул свет. Снова я сощурился и вздрогнул от неожиданности. Опять меня, через дыру, изучил чей-то внимательный бесцветный глаз.

– Чего? – не выдержав, грубо выкрикнул я. Глаз канул. Грянули засовы. Дверь распахнулась.

– Фамилия?

– Рубанов!

– Выходим!

ГЛАВА 21

1

Все пьяные вечера похожи друг на друга; каждое похмельное пробуждение тяжело по-своему.

Прошло три года с тех пор, как они меня отпустили.

И вот – все смешалось в моем доме. И в голове. И вообще в жизни.

– Ты алкоголик и наркоман,– сказала мне жена сегодня вечером. – Ты – конченый человек! Ты деградировал! Ты стал хуже, чем был!

Слушая упреки возмущенной подруги, я дипломатично безмолвствую.

– Ты спился,– громко констатировала женщина,– полностью! Ты на краю! Ты играешь с огнем!..

Да, она попала в точку. Это совершенно ясно. Ее счастье, что она не знает всего. Не догадывается, насколько далеко зашло мое увлечение. Суточная доза – бутылка коньяка или водки. Пятьсот граммов. Три граненых стакана. Каждый вечер. А в течение дня – несколько обязательных папиросок с марихуаной.

Скрытный и хитрый, я не афиширую перед супругой свое оригинальное хобби. Тщательно прячу бутылки – как пустые, так и полные. Пакетики с травкой, мундштуки, чилимы и прочие приспособления для курения наркотика храню в тайниках. Проветриваю комнаты и чищу зубы. Но женщина тонко чувствует запахи, она внимательна к мелочам, она замечает все странности в моем поведении. Фиксирует излишнюю задумчивость, рассеянность, беспричинные приступы веселья или печали; она знает все. Я четко вижу, что она еще любит меня, но уже не уважает. Мое пристрастие к ядам сильно разочаровывает ее.

– Потише,– прошу я. – Пожалуйста, говори тихо. Соседи услышат.

– А мне плевать! – у нее звонкий, довольно грубый голос. – Пусть слушают! Пусть все знают, на какой позор ты меня обрекаешь!

Далее последовала эмоциональная, невыносимо мелодраматическая тирада про то, как я изуродовал и разрушил жизнь, красоту и молодость. Всем известно, как страшно бьют по нервам подобные дамские монологи. В тот момент, когда Ирма, с лицом, побагровевшим от бессилия достучаться до моего здравого смысла (а его попросту нет), оскорблено уходит с кухни (все семейные скандалы почему-то достигают своего пика именно на кухне), я наливаю себе еще.

Выпив, сижу несколько минут. Отдыхаю. Сейчас бы планчика курнуть, говорю я себе и немедленно осуществляю задуманное. Стаканище бухла и джойнт – вот что помогает мне прожить каждый мой день.

Покурив и успокоившись, я оделся, взял деньги, ключи от машины и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

За что мне даны такие страдания? Почему меня подвергает остракизму моя собственная жена? Я отсидел в тюрьме. Я вернулся. Я пытаюсь наладить новую жизнь. Но пока сижу в полной и окончательной нищете. Без работы, без денег, без здоровья, без перспектив. Обременен семьей и долгами. В такой ситуации, на самом краю, балансируя на грани полного срыва, разве не имею я права напиться до беспамятства? Впасть в кому? Выключить, к чертовой матери, каналы связи с внешним миром?

Много лет – всю свою молодость – я жил с ощущением, что не просто живу, а прыгаю по жизни через три ступеньки. В двадцать два – я был нищий студент, в двадцать четыре – бизнесмен с сигарой, в двадцать семь – банкир и финансист. Теперь, в тридцать два, я опять неимущий засранец. Что мне делать? Что мне делать?

Остается одно: затуманить мозги, чтобы горечь поражения не отравила разум.

Я НИЩИЙ ЗАСРАНЕЦ! Я НИЩИЙ ЗАСРАНЕЦ!

Возможно, спускаясь на лифте с шестнадцатого этажа, я выкрикнул эти слова вслух. Не исключено также, что я громко озвучил свои мысли отнюдь не в лифте, а уже на улице, у подъезда, на пути к автомобилю. Во всяком случае, группа молодежи, мирно расслабляющаяся подле входа в дом, при моем появлении затихла. Или это мне только показалось. Настоящие торчки все очень подозрительны – они легко впадают в состояние гипертрофированной тревоги, известной как «измена».