Иосиф Сталин. Начало

— Я думаю, товарищи, мы поступим совсем иначе, — сказал Коба. — Товарищ Фудзи отправится в Германию. С ним поедет еще один наш товарищ. И они завершат историю с «преданным коммунистом». Все наши агенты на Западе должны узнать, что мы не любим, когда с нами шутят. И всем, кому в будущем станешь передавать наши средства, рассказывай конец этой истории.

Я собрался уходить, но он меня задержал.

— Сиди. Можно говорить при нем, — бросил Коба Менжинскому.

Тот начал с усмешкой:

— Троцкий собирается ехать к больному Ильичу — обсуждать «новую ситуацию, которая возникла в партии». Об этом он говорил Каменеву по телефону.

— А тот?

— Тот, — усмехнулся Менжинский, — что-то промычал. Знает, что телефоны прослушиваются. Но вчера, как сообщила Фотиева, — (любимый секретарь Ленина), — они все-таки переговорили с Троцким. И Троцкий потребует у Ильича ограничить власть Секретариата партии.

Я был потрясен. Оказывается, даже телефоны вождей… прослушиваются!

— Троцкий почему-то думает, что Ильич очень любит его, — продолжал Менжинский.

— Это немудрено, — сказал Коба. — У Ленина много выдержки. Он хорошо умеет скрывать истинное отношение к людям. При этом мало к кому хорошо относится… точнее, ни к кому не относится хорошо. — Он не добавил: «Даже ко мне». Но я понял: «великой дружбе», видимо, приходит конец.

В этот момент вошел секретарь и передал Кобе запечатанный конверт. Тот вскрыл его и… замолчал. Лицо его изменилось. Помолчав, сообщил:

— Час назад случился парез — неполный паралич правых конечностей. Полное расстройство речи. Он не может говорить.

Имение застреленного нами Саввы не принесло счастья Ильичу…

Менжинский и Ягода молчали. И вдруг Коба… оживился. Странная полуулыбка забродила по его лицу. Что же творилось в его душе, если великий актер Коба не мог скрыть свои эмоции! Это бывало в тех очень редких случаях, когда побеждал его буйный, постоянно скрываемый темперамент. Да, всего пару лет назад смерть Ленина означала бы конец Кобы. Но теперь… Теперь все было наоборот. Коба оставался с грозной, невероятной силой, накопленной им для Ильича. Да, он создал то, чего ни Свердлов, ни сам Ленин создать не сумели, — управляемую партию. А если к этому прибавить послушнейший ОГПУ… И управляемый Коминтерн… Всем этим собирался распоряжаться Ленин. Но теперь не было Ленина. И он, Коба, становился единственным наследником всего богатства.

— Надо ехать в Горки — спасать Ильича, — сказал Коба. — Они убьют его разговорами о политике. И, прежде всего, глупая Селедка. Секретариат и Политбюро должны строго наблюдать за его здоровьем. До свиданья, товарищи… Фудзи, останься.

Ягода с Менжинским пошли к дверям.

Уходя, Ягода, так и не проронивший доселе ни слова, молча положил на стол перед Кобой какие-то бумаги.

— Плохо с Ильичем… очень плохо, — сказал Коба, просматривая бумаги. — Скоро я попрошу тебя выполнить одно очень важное задание… А пока мы с тобой немного развлечемся…

Коба собирает досье

Усмехаясь, он начал читать вслух оставленные Ягодой бумаги. Это были донесения агентов Ягоды о шалостях кремлевских бояр.

«…Товарищ А. Енукидзе (секретарь ВЦИК) в 15.30 встретился интимно с товарищем Х. (следовала фамилия), солисткой балета Большого театра. Одновременно он продолжает встречаться с товарищем О., другой балериной того же театра…»

Авель Енукидзе был наш с Кобой очень близкий друг со времен подпольной работы в Закавказье. Он являлся крестным отцом Нади, жены Кобы, — по нашим понятиям почти родственник. Старый большевик, организатор знаменитой подпольной типографии, после Революции Авель не лез в первые ряды… Коба насмешливо рассказывал, как предложил ему войти в Политбюро, а тот в ужасе замахал на него руками. Коба назначил его секретарем ВЦИКа. На этом посту Енукидзе щедро раздаривал квартиры, дачи и прочие блага нашей новой бюрократии. Сам же продолжал жить в небольшой квартирке в Кремле, наслаждаясь свободой от политических интриг и, главное, любовью. Высокий, вальяжный, с огненной шевелюрой и огненным темпераментом, он был знаменит своими бесчисленными любовными похождениями и очаровательно легким, веселым характером. Правда, огненная шевелюра сильно поседела и выцвела, но его широкое рябое лицо по-прежнему всегда улыбалось, и глаза заговорщически блестели при виде любой хорошенькой женщины…