Иосиф Сталин. Начало

Толпа гоготала и аплодировала. В ней уже были не только мои люди. К нам примкнул действительно простой народ.

Вновь раздалось столько лет не слышанное «Бей жидов!».

…Они все потом окажутся в одной братской могиле — и избитые в тот день отцы Октябрьского переворота Смилга и Преображенский и избивавший их Рютин. Всех их отправит пулей в бездонную могилу в Донском монастыре друг мой Коба.

Начало конца ленинской партии

Уезжая в Лондон, я пришел проститься. В кабинете Коба положил передо мною листок, напечатанный на машинке, — постановление Политбюро. Это было то, чего никак не ожидали недавние «кремлевские бояре». Знаменитых партийцев — Радека, Смилгу, Муралова, Преображенского — Коба выгнал из партии и отправил в ссылку к восторгу новой партийной массы. Да что они! В год десятилетия Октябрьского переворота вожди партии, члены Политбюро, отцы Октябрьского переворота Троцкий, Зиновьев и Каменев также лишились партийных билетов.

Коба преспокойно разделался со всеми отцами Октября. Вот так он отменил главный ленинский закон о неприкосновенности партийцев. Вчерашние вожди были ошарашены.

Но пытались острить. Главный шутник партии Радек, сдавая партбилет, сказал: «Один билет отняли, но два-то осталось». И показал два билета в театр. Другие острили горше: «Вернулась молодость: опять в ссылку, как при царе».

Не знали голубчики: то, что задумал мой беспощадный друг, не могло случиться с ними ни при каком царе!

Но я знал Кобу. И мне было жаль их. У этих партийных вождей и у Кобы были разные биографии. До тридцати семи лет вся его жизнь прошла в тюрьмах или в ссылках. Для него охранники, тюрьма, ссылка — это будничность, повседневность. Потому, к изумлению партийных говорунов, он так легко ссылал и сажал! Для моего друга это было возмездие. Все предреволюционные годы он им служил, чтобы они могли наслаждаться жизнью, с комфортом спорить в парижских кафе, пока он отбывал очередную ссылку. Теперь он давал им возможность прочувствовать его прежнюю жизнь. И еще… Коба хорошо читал отчеты Ягоды. Он знал, что за два десятилетия власть, почет, деньги, женщины совершенно преобразили вчерашних революционеров-идеалистов. Они «сильно подразложились». При царе тюрьма, ссылка казались им подвигом, теперь — ужасом.

Хотя эта тюрьма была совсем не та страшная тюрьма, которую вскоре создаст мой друг. Но и ее они не выдерживали — торопливо каялись, чтобы вернуть утерянное. И он их прощал… Пока.

Но новая незримая власть — родная моя Лубянка — отныне неустанно за ними следила.

Изгнание льва

Незадолго до моего очередного отъезда в Германию повсюду в Москве была развешена реклама фильма «Октябрь», снятого знаменитым режиссером Эйзенштейном.

Я пошел посмотреть. К моему изумлению, Эйзенштейн сумел снять фильм об Октябрьском перевороте, даже не упомянув отца переворота — Троцкого!

Прощаясь со мной, Коба поинтересовался:

— Говорят, ты ходил смотреть новое кино. Ну и как? — пристально глянул на меня.

Я не посмел пошутить.

— Мне понравилось.

— Я попросил посмотреть товарища Крупскую. Мы потом с ней долго беседовали… — (Как жаль, что я не слышал этой беседы!) — Товарищ Крупская горячо одобрила фильм. Но, главное, у нее появилась похвальная ленинская черта — она глядит в будущее. Она написала хорошую статью… — Он взял лежащую на столе «Правду» и медленно начал читать, с усмешкой поглядывая на меня: — «Чувствуется, что зародилось у нас и уже оформляется новое искусство. У этого искусства колоссальное будущее…»

Что ж, она оказалась права.

Я был на XV съезде партии. И, глядя на восторженное неистовство рукоплещущего зала, вспоминал жизнь моего друга, когда-то угрюмого неразговорчивого боевика, жалкого оборванца; вспоминал ледяную Курейку, собаку, лизавшую его тарелку… И то, как пропасть лет назад мы стояли на съезде партии и партийный зал вот так же неистово рукоплескал Троцкому. Теперь рукоплескали ему — Вождю.

Вождь Коба, выступая, сказал:

— Условие у нас одно: оппозиция должна отказаться от своих взглядов, открыто, честно и перед всем миром. Она должна передать нам свои ячейки, чтобы партия имела возможность распустить их без остатка. Либо так, либо пусть уходят из партии. А не уйдут — вышибем. — И все это спокойным, мирным голосом с приятным акцентом.