Скажи изюм

IV

Все эти дни перед пленумом правления Фотий Феклович Клезмецов был прямо-таки на грани бунта против «желез». Нет, каково? Выдвигают его как организатора большой идеологической кампании, а сами третируют, словно пешку, будто простого завалящего стукачишку. Ну, вот хотя бы сегодня с утра, да ведь наглость же, иначе не скажешь. Приходят от Планщина, назначают ночное свидание, как бляди, в гостинице «Белград». Что это за дурацкие конспирации – от кого скрываются? А чем оборачиваются все эти отельные встречи? Начинаешь как-то употреблять простую искусствоведческую аргументацию для выявления декадентских мотивов в творчестве, скажем, Цукера или Чавчавадзе, а они смотрят на тебя с сальными улыбочками, будто вычислили на всю жизнь вперед и знают про все твои болячки, включая любимую с корочкой за ухом. Про декадентские мотивы позже, а вы нам лучше расскажите, Фотий Феклович, курит ли Цукер «план» и совращает ли Чавчавадзе мальчиков. Нет, с этим надо покончить. На пленуме будет присутствовать человек из секретариата Фихаила Мардеевича, или Цвестов, или даже Глясный. Придется в осторожной форме поставить вопрос о полномочиях, о бережном отношении к кадрам партии, об объективной оценке. Планщин и его люди – циники, хотят его руками делать черную работу, в карьеристских целях разгромить творческую организацию, а потом про него же и пустить – агент, дескать, предатель своих друзей, дешевка… Нет, товарищи, так просто у вас это не выйдет!

– Хотя бы ты-то понимаешь, что перед тобой крупный политик? – спрашивал он жену Полину.

– Естественно, Фотий, – отвечала она, проходя по гостиной с сигаретой, выпуская дымок и задерживаясь в той позе, что он полагал про себя «неотразимой», рука в бок, дымок над головой. – Ты политик, и не только в масштабах страны, но и европейского полета. Как ты держал себя третьего дня на встрече с венграми?! Дерзко. Умно. Не без блеска.

Хорошо, что рядом понимающий человек. Это большое счастье. Перед ней раскладывается стратегия борьбы. С Максимом Огородниковым – ясно, прости, не все могу сказать, но это настоящий враг. С ним разговор, вероятно, в основном будут вести они, но другие-то, олухи-то наши… Он замолкал, ожидая ее реакции, сорвется или нет, выдаст себя или нет, покажет ли чувства к Андрюшке, ведь знаю же, что не прошло, что до сих пор корябает… Нет, не показала ничем, отличная баба, с какой естественностью гасит сигарету, поправляет волосы, просто сцена из французской жизни. Я в тебя верю, Фотий! И знаю, что ты найдешь правильный путь…

Вот оно, большое счастье: верный и умный человек обеспечивает тыл крупного политика. Нет, мы не допустим разгрома советского фотоискусства. Всему провокационному, экстремистскому будет дан решительный бой, все истинное, народное будет сохранено. Который час? Где мой шарф, Полина? Где темные очки с диоптриями? Все, оказывается, уже приготовлено. На всякий случай, ты где? Гостиница «Белград».

V

Официальные повестки на пленум правления получили из «изюмовцев» только те, что значились в списке составителей, – Герман, Древесный, Пробкин, Огородников, Охотников. Приглашен был также Георгий Автандилович Чавчавадзе, поскольку и сам являлся многолетним членом правления. Злоумышленники пришли в «Росфото» за час до начала и заняли в кафе столик рядом с дурацкой музыкальной машиной, которая на любой пятак откликалась жеманнейшими вальсами типа «С берез неслышен-невесом…». Ох, сейчас бы я выпил, сказал Олеха, прямо с ходу взял бы стакан с краями! Кстати, сказал Герман некстати, звонил Древесо, он не придет: разыгрался сплин, ненавидит человечество, говорит: «Могу только повредить». Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые, вздохнул Чавчавадзе. Георгий Автандилович, спросил его шепотом Венечка, вы мне не одолжите двадцать пять рублей? Смотрите, сказал Огородников, только что получил «Фотоодиссею». Новые снимки Шаккала, Сюпре, Хладиадиса. Растут мужики над собой.

Внезапно в кофейную вошел, едва ли не вбежал Андрей Древесный. Был бледен. Шнурок развязан. Запнулся и проследовал к друзьям в сопровождении сладкого пения: «…старинный вальс «Осенний сон» играет гармонист».

Какое нелепое появление, подумал Андрей Евгеньевич, в какой я роли, позор… Ребята, вскричал он, я прямо от Блужжа-ежжина! Старик волнуется, позвонил – пришлось пойти, несмотря на сплин. Ну, все же, помните его «Днепрогэс», ну, блядство, конечно, свинство, параша, но ведь мастер же, право, этого-то не отнимешь, а? Короче говоря, он сказал: нужно притушить страсти. Братцы, из разговора с ним я сделал важнейший вывод. Там, толчок большим пальцем в потолок, нет единства по «Изюму». Сечете? Блужжаежжин обещал мне, что все будет тип-топ, его выражение, если мы не будем залупаться, мое-мое, на правлении. Надо держать себя в руках, и это, конечно, прежде всего тебя, Макс, касается!