Скажи изюм

Прошло не менее двух часов, прежде чем автобус остановился на КП «рабочего» космодрома Чингиз. По небу тут шастали два прожекторных луча, то пересекались в высоте, то расходились в стороны и ложились на снег, на проволочные заграждения и сторожевые вышки. По склону пологого холма тянулись, один выше другого, несколько длинных темных бараков. Возле них стояли армейские грузовики. А где же все-таки Она? Луч прожектора лег на безобразную гипсовую статую космонавта, копию московского чудовища из нержавеющей стали, человеко-ракета, распростертые руки, подмена Распятия. А вот и Она! Из-за холма вздымалась на две трети своего роста гигантская ракета-носитель. Древесного при взгляде на этот предмет вновь пронизало ощущение какой-то дикости.

В автобус влезли молодой офицер и два автоматчика. Привет, сказал офицер, все свои? Водитель показал ему на Древесного. Тут один какой-то, говорят, из Москвы. Ага, я в курсе. Офицер приблизился. Вы фотограф? Документы, пожалуйста. Просмотрев паспорт, молча козырнул, чем основательно уколол Андрея Евгеньевича. Десять лет назад такой офицерик с полуинтеллигентным личиком просто бы обалдел: глазам своим не верю – сам Андрей Древесный? Катастрофическое десятилетие. Неупоминание, замалчивание, выпячивание вместо нас всех этих дутых фотил-деревенщиков – детально продуманная политика. Ну а сейчас? С Запада идут в эфир только имена Огош-ки, Шуза, иногда Славы, говорят об этих мальчишках, меня почти не называют… Что ж, вскоре многим придется вспомнить Андрея Древесного! Все-таки Полинка – молодец, пробить такую командировку! Ни одному фотографу ведь еще не удавалось… Тут появилась предательская мыслишка: не прикидывайся, что за славой побежал, хоть сам с собой не хитри… Мыслишка была отброшена.

У соседа под огромным чабанским тулупом оказался серебристый космический костюм. Это был, как впоследствии выяснилось, сам майор Белялетдинов, командир экипажа «Кремль-1», башкир, то есть с прицелом на захват общественного мнения в странах Третьего мира. Эй, фотограф, пошли пошамаем!

II

Древесный нервно старался подмечать все детали будничной и даже в чем-то убогой, удивительно среднесоветской обстановки на космодроме Чингиз. Он ужинал-завтракал в обществе экипажа в маленькой комнатке с паршивыми плюшевыми занавесками, дешевой гостиничной мебелью, портретом Андропова, плакатом «В авангарде человечества», замусоленными экземплярами журнала «Огоньки Москвы» и телевизором далеко не последней модели, словом, в типичной советской «комнате отдыха». Хмуроватые советские «мамани» сервировали стол повышенной калорийности: большая банка зернистой икры, югославская ветчина, брикетики финского расфасованного масла, даже бананы, слегка тронутые морозом. Хлеб, однако, был тяжелый и влажный, по всей вероятности, местный, а кофе – молочная бурда; наливали из бачка черпаком.

Можно снимать? – спросил Древесный командира. Тот пожал плечами. Двое других космонавтов посмотрели на фотографа так, будто в первый раз его увидели. У всех троих были большие белые лица, аккуратно причесанные волосы. У старшего при редких улыбках любопытно вспыхивал в углу рта золотой зуб. Вы давно из Москвы? Вчера прилетел. Последовал неожиданный вопрос: ну а как там Театр на Солянке? Древесный удивился. А почему вы спрашиваете? Ну, вот по радио говорят, по «рупорам»-то, что у них главреж на Запад сбежал. Древесный подскочил: ничего не знаю! Отстал, друг! Радио надо слушать! Все трое бурно, но коротко похохотали. Потом заговорили о главреже. Что ему не хватало? А вы прикиньте, ребята, сказал майор Белялетдинов, что он здесь имел и что он там будет иметь. Древесный вспомнил главрежа с Солянки. Даже его довели до ручки, проклятые! Теперь театр, последний оплот Шестидесятых, конечно, рухнет…

Вдруг вошел полковник в папахе. Почему фотографируете? Кто разрешил? Древесный растерянно кивнул на Белялетдинова – вот товарищ разрешил. Полковник надулся тяжелым лицом на космонавта. Вы что же, не знаете правил внутреннего распорядка? Поманил пальцем Древесного. Следуйте за мной. Напаре-ули-по-гудям, сказал за спиной вставшего фотографа кто-то из космонавтов. Полковник шел впереди по узкому коридору барака. Если впереди, значит, не конвоирует, успокаивал себя Андрей Евгеньевич, а у самого от страха кишки слипались. Ничего я особенного не совершил, пленку, в конце концов, можно просто отобрать, аресту не подлежу, расстрелу – тем более… Не придуривайся, в то же время корил он себя, не делай вид, что боишься этой дурацкой папахи, признайся, что боишься последующего… Полковник остановился перед дверью с табличкой «Инвентарь», вынул из нажопного кармана связку ключей, подобрал один к висячему замку. За дверью никакого инвентаря не оказалось. Цементные ступени вели в подвал.