Гибель Помпеи (сборник)

Сердце у меня заколотилось. Неужели она выйдет за него, за этого человека из мира капитализма?

Подошли Ирина и Барков. Рафик снял очки.

– Ирина, – сказал он торжественно, – я видел вас на всех экранах мира в черно-белом варианте и вот сейчас наблюдаю вас в объеме и цвете. Предлагаю вам стать моей женой. Я прогрессивный художник, но я владею четырьмя кинофирмами и пятью виллами в разных курортных районах мира.

За столом воцарилось молчание, все поняли, что это серьезно. Ирина молчала-молчала, а потом щелкнула пальцами и подмигнула мне:

– Миша, можно мне выйти за него замуж? От вашего слова зависит все.

– Нет, нельзя, – коротко сказал я, как отрезал.

Ирина весело зааплодировала.

– Этот тип! – вскричал Рафик. – Что вы нашли в этом типе?

Ирина положила вилку и выпрямилась. Глаза ее гневно сверкнули.

– Что я в нем нашла? – медленно проговорила она. – Этот человек ни разу не затронул мою честь!

Барков захохотал:

– Ловко она тебе вмазала, Рафка!

– Ну ладно, ладно, – проворчал Баллоне, – давайте не будем. Давайте закажем горячее.

Когда принесли горячее, Игорек напомнил мне о завтрашних делах, о том, что надо на мебельную фабрику поехать за материалом для стройки на натуре.

– Когда это кончится? Что я вам, завхоз или администратор? – спросил я, а сам уже соображал, кто у меня на мебельной фабрике родственник или знакомый. – Когда же я начну репетировать Конюшку и что это за роль?

– Да, что это за роль, Барков? – спросила и Ирина.

– Такая роль, – замялся Барков, – генеральская роль.

– Не маленького человека?

– Нет, наоборот.

– Я уверена, что Миша сыграет любую роль, – сказала Ирина. – У него есть талант и, главное, большое сердце. Не то что у некоторых, – добавила она.

После ресторана я проводил ее до гостиницы и под шум прибоя поцеловал ее руку. О!

5

Утром я проснулся от тишины. Наши окна выходили к морю, всегда шумел прибой, а сегодня полная тишина, и Лодкин не сопел во сне, как обычно, и не пускал пузыри.

Я подошел к окну и увидел следующее: в море был полный штиль, поверхность его находилась в самом легчайшем движении, словно от поглаживания, и лишь кое-где рябили пупырышки, какие на коже бывают от холода, а горизонта видно не было, в отдалении стоял прозрачный голубой туман, и в этом тумане совсем темно-синими казались паруса вставшего на ночь на рейде судна.

– Доброе утро, Миша, – тихо сказал за моей спиной Лодкин. Видно, штиль и на него подействовал.

– Что это за судно, не знаете, Ваня? – тихо спросил я.

– Учебный парусник «Витязь», – ответил он и вдруг гулко, страшно захохотал, закашлял, засморкался, приходя в себя. Он не заметил, как я вздрогнул. «Витязь»! Это тот самый, что закупил все карточки Ирины. Как бы не было беды!

Кое-как одевшись и умывшись, выскочил на набережную. По ней, по лужам, не просохшим еще после штормового прибоя, от своей гостиницы к нашей торопилась Ирина. За ней, разевая от молодого счастья рты, вышагивал отряд курсантов с «Витязя». Катер с «Витязя» двигался в море параллельным курсом. Я бросился вперед.

– Миша, Миша! – закричала Ирина. – Поклонники! Целый фрегат!

– Барк. Это барк, а не фрегат, – сказал я, хватая ее за холодные испуганные руки.

– Но дело не в этом, – быстро заговорила Ирина, – сейчас я встретила Баркова, и он проговорился, Миша, здесь обман, заговор, Миша!

Я увидел бегущего к нам по набережной Игорька. Он умоляюще прижимал палец ко рту, хватался за голову. Ирина, мстительно закусив губы, взглянула на него. Курсанты стояли неподалеку, по отряду волнообразно распространялись нежные улыбки.

– Миша, я выхватила у него сценарий и сразу все поняла. Это обман! Конюшка – это не маленький человек, это лошадь!

Барков уже подбежал и стоял рядом, тяжело дыша.

– Да, это лошадь, – продолжала Ирина, – она у него, у этого модерниста несчастного, ходит там по арбузам, как по головам. Это лошадь.

Всегда в тяжелые, роковые минуты жизни я становлюсь железным человеком. Внутри у меня все трепещет, вся боль моя и слезы, а внешне я – железный человек.

– Это жестоко, Игорь, – сказал я холодно и спокойно. – За что же ты меня так?

Барков бросился ко мне, но захлебнулся от волнения.

– Пойдем, Мишенька, – заплакала Ирина, – уедем отсюда. Какое право они имеют так тебя обижать?