Гибель Помпеи (сборник)

– А я… а я… – беспомощно забарахтался Агафон, чувствуя уже близость новой пучины. – А я никому не скажу. Я один знаю про комплект.

– Ошибаетесь, Меркурий, – холодно процедил Мемозов. – Знают уже трое – вы, ваш директор и, между прочим… я!

– А-а-а! – закричал дружелюб, схватил себя за вихры и вылетел из кабинета.

– Выпал в осадок, – самодовольно констатировал Мемозов.

– Зачем вы так? – Крафаилов осторожно ладонями старался отодвинуть от себя спину авангардиста и чувствовал под ладонями металл.

– Да к чему вам этот веник? – Мемозов вновь спрыгнул со стола и взлетел задиком на подоконник. – На свалку ему пора!

– Он мне дорог, – сухо возразил Крафаилов. – Я за него борюсь.

– Сожрут тебя, Крафаилов, – сказал Мемозов. – До свалки не дотянешь.

– Извольте не тыкать! – вскричал розовощекий и огромный мальчик-мускул и вскочил, забыв навыки современного дружелюбия и видя в Мемозове уже не покупателя, а непрошеного гостя, врага всего человеческого коллектива. – Извольте не тыкать и объясниться!

– Напрасно разорался, старик, – Мемозов надел на переносье черепаховое пенсне с далеким огоньком – высоковольтным предупреждением. – Из всех пихтинских замшелых гениев вы самый более-менее любопытный, и при соответствующей психоделической обработке вы можете получиться медиумом.

– Да вы! Да я! Да ты кто такой! Да я таких, как ты, на каждом углу!.. – Все интеллектуальное, современное, вся суровая высота и высокая суровость Крафаилова кубарем укатились в глубину десятилетий, в картофельный пищеблок, к столу раздачи, вокруг которого в темноте поблескивали фиксы. – Ты меня трансформаторной будкой не пугай! Мы пуганые!

Мемозов вдруг извлек из подвздошной области миниатюрную дудочку и, прибавив к переливам кантилены пронзительный клич острова Бали, мгновенно усмирил директора.

– Спасибо и извините, – сказал директор, стыдясь.

– В качестве медиума вы будете служить прогрессу вневременных связей, – улыбнулся Мемозов и похлопал его по плечу. – Завидная доля даже для таких, как вы, пожирателей сердец!

– Что? Простите? Как вы назвали мою категорию? – совершенно растерялся Крафаилов.

– Пожиратели сердец, иначе и не назовешь! – весело крикнул Мемозов. – Вот такие, как вы, молочно-розовые гладиолусы, внешне инертные к призывам пола, на деле и воплощают в себе все идеалы донжуанизма. Пресловутый сатир Морзицер, конечно, все воображает, что пленил вашу благоверную… вздор, нонсенс! – этим псевдочувством она спасается от отчаяния, ибо видит, что и Лу Морковникова, внешне крутя шашни с Самсиком Саблером, лелеет мечту – она сама мне не раз намекала… и тианственная Маргаритка, и даже мадам Натали… вы знаете тип этих ярких дам на грани пропасти, они ищут свой последний шанс, и этот шанс – вы, вы, Аполлинарьич, посмотрите на себя в профиль и поймите!

Потрясенный Крафаилов смотрел на свой профиль в специальное боковое зеркало, извлеченное Мемозовым из велосипедного кармана. Что же это – Натали… псевдочувство… гладиолус… последний шанс?

Тут появилась на пороге внушительная дама в костюме, похожем на маскировочный комбинезон. Пышные волосы ее струились по плечам, она была весела и спокойна и отнюдь не смущена своим диким костюмом, а, напротив, чувствовала себя в нем уютно и мило, как чувствует себя, должно быть, Диор в своем доме. В сильной руке незнакомка несла болгарскую сигарету «Фемина».

– Я извиняюсь, мне бы товарища Крафаилова побеспокоить.

– Видишь? – жарко шепнул Мемозов Крафаилову через зеркало в ухо. – Еще одна жертва. Итак, вы медиум. Договорились?

– Мне бы, товарищ Крафаилов, приобрести бы у вас десяток-полтора пластмассовых вазочек и пару-тройку художественных картин для буфета. Не возражаете? – пропела дама и прошла к столу, играя кудрями.

«О сладостная!» – в ужасе подумал Крафаилов, впервые так подумал о женщине и умоляюще взглянул на недостойного Мемозова: «Друг, не уходи!»

– Ну, не буду вам мешать! Ищите общий язык. Адью! – жутко подмигивая обоими глазами, кашляя, хмыкая, намекая на что-то и головой, и руками, Мемозов сел на велосипед и уехал из кабинета.

Все было тихо, выезжал два раза Феб в своей коляске, но вдруг возник девятый вал зловещей масляной окраски, как Айвазовский написал, а он при всей своей закваске из масла воду выжимал весьма умело, без опаски, вообще был славный адмирал.