Гибель Помпеи (сборник)

– Ничего, – сказал Георгий, и они заработали вчетвером.

– Пошли купаться, – сказал потом длинный Георгию, напялил на себя мешковатую тропическую форму, нахлобучил зеленую панаму с вислыми полями, и они пошли вдвоем к морю.

– Житуха! – сказал парень, жмурясь на море. – Ты местный?

– Ага, местный. Я скоро тоже в армию иду.

– Советую тебе, друг, – просись в строительные отряды.

– Нет, я в авиацию. Мне вчера военком обещал.

– А-а, в авиацию, – сказал солдат, видно задумавшись о чем-то своем. – В авиацию, значит… А я так решил, дорогой кацо. Сам я москвич. Так? На «Красном пролетарии» работал. Там у меня и девчонка осталась – нормировщица. Мне в военно-строительном отряде деньги платят. Верно? Понял? А я их на сберкнижку кладу. Правильно? Вернусь с деньгами. Верно или нет? И тогда мы купим мотоцикл с коляской и будем с ней гонять по живописному Подмосковью. Ну и вечернюю школу закончим. Правильно я говорю?

Возбужденный своими мечтами, солдат все сильнее махал руками и ногами, Георгий еле поспевал за ним.

– Правильно говоришь, солдат.

– А ты, значит, в летные войска хочешь? В аэродромное обслуживание? – заинтересовался солдат судьбой Георгия. – Тоже дело. Специальность можно хорошую приобрести.

Они уже бежали к морю, двое мальчишек с торчащими ушами.

– Я хочу… – сказал Георгий и на миг сощурился под нестерпимым блеском солнца и моря, – я хочу…

Что-то вдруг пронзило его в этот миг. Он словно услышал какой-то далекий, очень далекий, бесконечный зов и бессознательно стиснул кулаки, пытаясь понять, чего же он хочет и что это за звук, услышанный им.

Может быть, это был ветер древней Месхетии, пролетевший по всем грузинским ущельям от неприступного Вардзия сюда, к юноше Абрамашвили? Чего он хочет?

Путь им пересек шлагбаум, и они остановились. Прошел скорый поезд Сухуми – Москва.

– Гоги! Приветик, Го-о-ги! – поезд унес этот крик в туннель.

Они побежали дальше к морю.

– Я хочу стать космонавтом! – яростно закричал Георгий.

– Тоже дело, – одобрил солдат.

1964 г.

Маленький кит, лакировщик действительности

– Что это такое ты принес? – спросил меня Кит.

– Это кепка.

– Дай-ка сюда.

Он взял в руки и с удивлением стал рассматривать мою новую кожаную кепку. Через секунду любопытство его достигло такой силы, что он задрожал.

– Толя, что это такое, а? – закричал он.

– Такая своеобразная кепка, – пробормотал я.

– Это кепка, чтобы в ней летать? – еще сильнее закричал он и запрыгал с кепкой в руках.

Я с готовностью уцепился за эту идею.

– Да, чтоб летать. В этой кепке мы с тобой полетим на Северный полюс.

– Ура! К белым медведям?

– Да.

– К моржам?

– Да, и к моржам.

– А еще к кому?

Голова у меня трещала после рабочего дня, в течение которого я переругался с несколькими сослуживцами, получил устный выговор от директора, совершил несколько ошибок, настроение было прескверное, но я все-таки напрягся, пытаясь представить себе скудную фауну Ледовитого океана.

– К акулам, – сшельмовал я.

– Нет, неправда, – возмущенно возразил он, – акул там нет. Акулы злые, а на Северном полюсе все звери добрые.

– Да, ты прав, – торопливо согласился я. – Значит, мы полетим к белым медведям, моржам…

– К китам, – подсказал он.

– Ага, к китам и к этим… ну…

– К лимпедузе! – восторженно крикнул он.

– Что за лимпедуза?

Он смутился, положил кепку на тахту, отошел в дальний угол комнаты и оттуда прошептал:

– Лимпедуза – это такой зверь.

– Верно, – сказал я. – Как же это я так забыл? Лимпедуза! Такой скользкий юркий зверек, верно?

– Нет! Он большой и пушистый! – уверенно сказал Кит.

В комнату вошла моя жена и сказала Киту:

– Пойдем займемся нашими делами.

Они вышли вместе, но жена вернулась и спросила меня:

– Звонил?

– Кому?

– Не притворяйся. За целый день ты не смог ему позвонить?

– Хорошо, сейчас позвоню.

Она вышла, и я впервые за этот день остался один. Прислушиваясь к необычной тишине, я словно принимал ванну или душ, душ одиночества после рабочего дня, наполненного во всех своих измерениях шумными людьми, знакомыми и незнакомыми.

Я сел к пустому письменному столу и положил на него руки, с удовольствием ощутил прохладную пустую поверхность стола, лишенного всяких дел, бумаг, исполняющего сейчас лишь обязанность подставки для моих тяжелых рук.