Внезапно глаза Аристарха открылись. От неожиданности она вскрикнула и отпрянула назад. Он смотрел на нее, не шевелясь и не произнося ни слова.
– Где он? Ты его видела?
– Кого?
– Этого, Иуду?
– Ты что, Старх… Ты просто выпил много!
Муж не сводил с нее пристального тяжелого взгляда. Рукой он гладил перстень с черным камнем.
Татьяна не выдержала и тихо произнесла:
– Что ты его на груди таскаешь? Верующие там крест носят, а ты эту ужасную морду…
– Я не верующий. Я солдат партии. И носить перстень на руке у нас не принято. И я не пьян, запомни, я его действительно видел!
– Ты же спал. И видел что-то во сне…
– Я и сам иногда не пойму, сплю или бодрствую. И где страшнее, там, во сне, или здесь, наяву, – не знаю.
Он помолчал, по-прежнему не шевелясь и испытующе глядя на жену.
– Прав был Бортников – страшный я, когда не улыбаюсь?
– Что ты, что ты! – смутившись, затараторила Татьяна. – Я к тебе уже привыкла. Разве это главное?
Но он будто не слышал ее и продолжал:
– Я знаю, что страшен. Но виноват ли в том? Оно изнутри идет, ничего не поделаешь… Устал!
– А ты поспи, отдохни, а завтра…
– Устал улыбаться. Устал изображать веселого и доброго человека. Я не люблю их всех. Танька, мне иногда кажется, что внутри у меня огонь ненависти. Пламя! И я его все время гашу. Но если оно вырвется наружу… Натворю лиха немало! И Иуда меня этим укорил. Он чувствует все и знает будущее…
Татьяне вдруг стало жаль мужа. Хотелось чем-нибудь помочь, поддержать ласковым словом. Но чем, как?
– Старх, миленький, а может, тебе к докторам сходить? Здесь, в Москве, говорят, такие специалисты…
Лицо его исказилось и стало еще страшнее. Сунув руку под подушку, он выдернул свой короткий наган, прицелился в жену.
– Дура! Кому я говорю, кому рассказываю?!. А ну, кругом!
– Старх, Старх, ты что делаешь!
– Кругом, я сказал! Руки назад!
Он вскочил с кровати, сильным рывком развернул Татьяну спиной к себе, толкнул.
– Вперед! Шагай вперед, я сказал!
Она зарыдала.
– Что с тобой, Старх?
Сделав несколько шагов, она уткнулась в стену. Визжалов поднял наган и упер ствол ей в затылок.
– Бах! – громко сказал он и сильно ткнул жену револьвером, так что она ударилась лбом.
– Вот так надо, – сказал он, то ли Татьяне, то ли самому себе. – Мордой в стену. А ее обить сосновой доской… Или лучше толстой резиной!
Опомнившись, он быстро спрятал оружие в карман галифе.
– Чего ревешь, дура? Пошутил я…
Пошатываясь, Визжалов подошел к кровати, упал на нее лицом вниз и сразу же захрапел.
А Татьяна погасила свет и долго сидела за столом, подперев голову рукой. Потом осторожно легла рядом, стараясь не касаться его тела.
Глава 3
Перестановки в аду
1936 г. Москва
– Старх, Старх! – шептала Татьяна. – Не притворяйся, я же знаю, что ты уже не спишь!
– Сплю, – глаза остались закрытыми, но кончики губ приподнялись в улыбке: рефлекторно, по многолетней привычке – для улучшения облика. Однако улыбка уже помогала мало. За прошедшие годы внешность Аристарха если и изменилась, то только в худшую сторону. А если говорить честно и без «если», то улыбайся не улыбайся, а он все равно был похож на вурдалака. Хотя лицо комиссара госбезопасности третьего ранга никто не обсуждает, а тем более не осуждает. К тому же у всех его коллег лица были примерно одинаковыми. А Татьяна привыкла за столько лет…
– Скажи, что сегодня ты останешься с нами. Поедем на дачу. Хоть один день проведем вместе. Коленька научился ездить на велосипеде, а Галочка уже сама кушает. Ты же этого ничего не видишь. Ну, скажи, что мы все вместе поедем. Евдокия грибов нажарит…
Муж молчал, и Татьяна, решив закрепить успех, пошла в наступление:
– Ты вообще на нас внимания не обращал, а теперь, когда начальником стал, вообще дома не бываешь… Люди живут, чтобы работать, а ты работаешь, чтобы жить. Так нельзя, это неправильно…
– У нас именно так… Работаем, чтобы жить, – сказал Аристарх и сел в кровати. Скрипнули пружины. За последние годы он набрал килограммов тридцать. – Ладно, поедем. Сегодня воскресенье, Иосиф Виссарионович в отпуске, Генрих Григорьевич болеет, контрольных дел вроде нет… Только ночевать не останусь: надо допросы проверить, чтобы не расслаблялись…