Боги богов

Сотрудники полиций и служб безопасности тоже не посещали инженерных зон, ибо работа полицейского всегда сопряжена с насилием, а биомы не понимают насилия и, если чувствуют боль, расстраиваются мгновенно и надолго; иные годами не могут выйти из стресса. Нельзя допускать, чтобы сложная система, умеющая, например, контролировать микроклимат целого города, впадала в депрессию.

Полицию не пускали сюда.

Никого не пускали; те, кто понимал происходящее, приходили сами.

Здесь было очень тихо, только шумела вода в небольших декоративных фонтанах.

Марат шагал, аккуратно ступая босыми ногами по теплому полу, и улыбался. Если он смог войти на технический этаж, значит, он тоже понимает, как на самом деле устроен современный мир.

Именно отсюда, из инженерных зон, из фабричных цехов и центров управления транспортом, однажды начала свое триумфальное шествие от планеты к планете великая концепция millennium taciturn.

Во времена металлов и пластмасс люди жили среди грохота, воя, скрипа, свиста, лязганья и шипения. Ревели турбины, гудели трансформаторы, скрежетали валы, подшипники, шестеренки и прочие архаичные узлы архаичных механизмов. Но появился биом, не издающий звуков. Он не взрывал в цилиндрах горючую смесь, не выдувал через сопла пылающий керосин, не преобразовывал энергию атомного распада в электричество. Он мирный, тихий сапрофит, его пища — отходы цивилизации. Проглотил немного мусора — и работает.

Сто тысяч лет формировалась психика человека разумного; младенчество цивилизации прошло под стук дождевых капель и плеск морских волн. Прочие звуки — яд, они мешают думать и наслаждаться. Живущий среди визга и рева бешено крутящегося железа был дикарем, недальновидным заложником собственной наивности. Что мог придумать несчастный горожанин, когда под его окнами круглосуточно ревели стальные агрегаты всех форм и размеров? Могли он принимать правильные решения? Могли надеяться, что его нервы выдержат безжалостное давление на органы чувств?

Отгремела биотехнологическая революция, и обнаружилось, что главное ее достижение вовсе не в том, что биомы сожрали пятьсот триллионов тонн органических и неорганических отходов на всех тридцати семи планетах Федерации. И не в том, что живые машины умели действовать самостоятельно и не требовали дорогостоящего ежедневного ухода и обслуживания. И не в том, что межзвездные перелеты стали доступны каждому студенту и школьнику.

Люди вернули себе тишину — таков был главный и самый сладкий плод победы.

Шум ветра, шелест листьев, треск горящего в огне дерева. Удары водяных капель. Стук камней, скатывающихся по горному склону.

Если ты живой, слушай только живые звуки.

Таков был несложный принцип millennium taciturn, тысячелетия тишины, эпохи возврата от мертвого к живому.

Марат решил не заходить слишком далеко (рисковать тоже следует в меру, это вам скажет любой угонщик). В первом же зале Юла увидела то, ради чего пришла, — смонтированные вдоль стен позвоночные столбы, переплетение кабелей, пуповин, сосудов, обнаженные мозги — и человека с голыми по локоть руками, полулежащего в утробе и запустившего ладони в серое вещество. Сами по себе его приказы были не нужны, следуя инстинктам, биом самостоятельно делал работу и реагировал на возникновение любой проблемы в тысячу раз быстрее оператора — однако живую машину следовало поощрять, хвалить, регулярно напоминать: хозяин рядом, он тебя ценит, он тебя любит.

Какое-то время Юла зачарованно рассматривала мерно дышавшую квазиживую плоть, перевитую багровыми жгутами артерий. Марат искоса понаблюдал, поискал на ее лице следы брезгливости — не нашел. Девушка только плотнее прижалась и стиснула его локоть.

— А если я подойду и дотронусь?

— Лучше не надо, — сказал Марат.

— А что будет? Истерика?

— Ну, не истерика… Но пульс наверняка подскочит. Или давление.

— Потому что я женщина?

— Нет. Потому что вы незнакомы. Вдруг у него дурной характер? Его тело сложнее твоего. Видишь, второй справа — он занимается очисткой воды. У него пять сердец и целая система почек. У него нет глаз и ушей, но есть обонятельные и вкусовые рецепторы… Мало ли что он решит, если почует твой запах…

— А если сломается?

— Тогда ему будет больно. И оператору тоже. Но оператор не уйдет, пока машина не пойдет на поправку.

— А если очень больно?

Бывший пилот улыбнулся. Что такое «очень больно», ему показали еще на первом курсе.