С.С.С.М.

Краслен был как пьяный. С какими людьми он общается!

Внизу проплыл какой-то новый город: с высоты он выглядел нагромождением цилиндров, сфер, параллелепипедов, гигантских шестеренок, звезд с пятью концами… То ли здание, то ли группа зданий показалась очень походящей на большой бетонный кукиш, обращенный к небесам.

– А я, – сказал Кирпичников, – как раз к нему и еду. К Буерову.

– К Крылолету Крылолетычу?

Буеров был любимцем рабочих, одним из старейших партийцев и красным инженером тяжелой промышленности. «Инженер» в данном случае являлось не профессией, а названием ответдолжности. Когда-то именно так Первый вождь решил назвать членов коммунистического правительства – комкрина (Комитета Красных инженеров). Им ведь предстояло строить новый мир.

Избирался комкрин съездом партии ежегодно. Кто-то, вроде Буерова, побеждал каждый раз; другие замещались, не оставив никаких воспоминаний. После смерти Первого вождя принцип коллективного руководства выполнялся неотступно. Впрочем, это не мешало лучшим из партийцев быть более уважаемыми, чем прочие, менее выдающиеся. Но назвать кого-то самым сильным, самым умным, самым справедливым было невозможно. Президента красностранцы не имели. Председатель же комкрина заменялся каждый месяц, так что за год на этой должности имел возможность побыть каждый из двенадцати «министров». Что же до принятия законов, то важнейшие из них давал стране Съезд партии, а частные декреты принимал Совет художников, который избирался всенародно, в том числе и беспартийными. На выборах туда обычно состязались абстракционисты, футуристы, экспрессионисты, кубисты, супрематисты…

Будучи безмоторными аппаратами, летатлины все-таки считались авиацией, а значит, относились к тяжпрому. Буеров являлся главным руководом для Краслена и его товарищей с завода. Кто же, если не он, мог наказать банду Маратыча?

– Зачем, – спросила Жакерия, – к Буерову полетели?

Пролетарий объяснил.

– Кошмар! – сказала летчица. – Так что ж вы мне про это пораньше не сказали?! Я бы сразу тогда скорость прибавила.

Машина зарычала и помчалась, словно мысль поэта.

– Нынче ночью или рано утром будем там, – услышал пролетарий.

Краслен задремал. Он то спал, то опять пробуждался, с трудом понимая, что летит в самолете самой Урожайской, смотрел за окошко, не видел Столицы и вновь засыпал. Сквозь забытье он слышал шум мотора и хрустение шоколадок, поедаемых Жакерией. К этим звукам сонный мозг Краслена пририсовывал различные картины.

Как только Кирпичников смог толком уснуть, – по крайней мере, так ему показалось, – летчица ткнула его локтем в бок:

– Посмотрите! Вы видели что-нибудь подобное?

Краслен стряхнул сон. За бортом была ночь, сквозь которую уже начинал пробиваться рассвет. Прямо по курсу прорисовывалась четкая фигура человека: он как будто звал куда-то, приглашал широким жестом следовать за ним. Позади фигуры виднелся кусочек желто-розового неба: выходило, будто это она делает зарю, рождает новый день, зовет солнце всходить.

Кирпичников узнал фигуру сразу. Это была статуя Вождя – того, покойного, – которая стояла там, где раньше, при царизме, возвышался крупный храм – известный символ мракобесия и отсталости. Высочайшая из статуй всего мира, она была вполне видна уже сейчас, когда Столица только-только рисовалась путешественникам в виде скопища огней и непонятных силуэтов вдалеке. Постаментом для Вождя служило здание, где обычно проходили съезды Партии. Внутри фигуры, как слыхал Кирпичников, имелись помещения, в которых помещались ЦК Партии, архивы, Респкомакадемия и, кажется, музей. Эх, вот бы побывать там! Правда ль, нет ли, что в одном лишь пальце Вождя сумела поместиться танцплощадка для знакомства и общения авангардовцев?

– Снижаемся, – сказала Жакерия, когда Столица из невнятного видения стала ярким городом со множеством огней, высоких зданий, навесных автомобильных магистралей и самих автомобилей, различимых с высоты.

9

В приемной было чисто: ни пылинки, ни окурочка на мраморном полу. Краслен сидел на лавке и разглядывал мозаику на стенах, где изображались сцены классовой борьбы и производства чугуна. Он приготовился сидеть долго: понимал, что у крина работы хватает. Но, к собственной радости, Краслен не успел повторить про себя подготовленную речь о вредителях даже двух раз: из кабинета Буерова вышла девушка в черной юбке, белой блузке и красной косынке.