Ковчег Могущества

– Неужели это и есть доспех самого Гора, Бога света?! – не удержался он от восклицания, подняв доспех.

В этот момент к нему подошли два жреца, успевшие заглянуть в каждый уголок покоев, и доложили:

– Ничего подозрительного и необычного не обнаружили, о, досточтимый Эйе!

Верховный жрец досадливо поморщился: в дорожных сундуках эрпатора тоже не нашлось ни одного из тех предметов, коими он рассчитывал завладеть. «Жаль, – подумал он, – это всё усложняет… Видимо, эрпатор спрятал жезл и Ковчег в другом месте, а без них Золотой доспех – всего лишь красивая игрушка…»

…Очнувшись по истечении довольно продолжительного периода времени ото сна, эрпатор тотчас обнаружил пропажу доспеха. Однако поскольку ещё почти двое суток пребывал под домашним арестом, предпринять, разумеется, ничего не мог.

На третий день его вынужденного заключения входная дверь, наконец, распахнулась, и в покои вошёл Мемес – первый советник фараона и тесть эрпатора – в сопровождении двух мускулистых маджаев из дворцовой стражи.

– Мемес, может, хоть ты соизволишь объяснить мне, почему меня держат взаперти в собственных покоях?

– Увы, я не уполномочен отвечать на твои вопросы, эрпатор, – холодно ответил тот. – Следуй за мной, и вскоре сам всё узнаешь…

Глава 3

Мемес сопроводил эрпатора в один из отдаленных залов дворца, где величественно восседал на золотом кресле Аменхотеп III, солнцеподобный потомок великого Ра, «вооруженный» царскими регалиями – уреей и плетью. Справа от трона возвышалось изваяние богини Маат, выполненное из алебастра, слева – статуя бога Тота, высеченная из нубийского диорита. Чуть поодаль от фараона в напряжённых позах застыли Эйе, Мемес и Хану.

Тутмос с удивлением отметил отсутствие среди прочих Носителя царского опахала, Хранителя царской печати и доверенного писца фараона: вместо последнего за небольшим круглым столиком сидел незнакомый жрец. «Вероятно, один из доверенных жрецов Эйе», – заключил эрпатор мысленно.

Высокие советники, равно как и сам фараон, встретили Тутмоса холодными и настороженными взглядами. Приблизившись к трону отца на почтительное расстояние, эрпатор выжидающе преклонил колена.

Выдержав паузу, Аменхотеп, наконец, громко и отчетливо отчеканил:

– Сегодня, в последний день месяца фаменота 1831[102] года от правления Гора, я, Небмаатра Менес Аменхотеп III Гехеммут, объявляю своего сына и наследника Тутмоса изменником и обвиняю его в стремлении захватить власть незаконным путем! – каждое слово прозвучало в полупустом зале подобно удару свинцового набалдашника плети.

Тутмос неимоверным усилием воли взял себя в руки, дабы ничем не выдать охватившего его страха и отчаяния.

– Позволь узнать, солнцеподобный, на каком основании ты предъявляешь мне столь серьёзное обвинение? – обратился он к отцу, постаравшись придать голосу как можно больше твёрдости.

В ответ Аменхотеп разразился гневной тирадой:

– И ты ещё смеешь задавать мне подобный вопрос?! Ты, самовольно провозгласивший себя живым воплощением Гора! В моём царстве лишь я имею право называться Солнечным Гором! И пока я жив, двум Горам в государстве не бывать!

– Но в том нет моей вины – так сложились обстоятельства… – предпринял попытку возразить Тутмос.

В очередной раз, гневно сверкнув на сына глазами, фараон повернулся в сторону Эйе и взмахом плети подал ему условный знак. Тот, почтительно поклонившись, немедленно принялся зачитывать вслух послание наместника Нубии и, по мере приближения к концу свитка, голос его приобретал всё более грозные интонации. Дочитав и снова скатав папирус в трубочку, Верховный жрец вкрадчиво осведомился:

– Ну и что ты скажешь на это, эрпатор?

– Всё, о чём написал Мермос, – плод его больного воображения! – отрезал Тутмос. – Я никогда не желал смерти отцу!

– Возможно… Но почему тогда ты позволил себе присвоить божественный Золотой доспех? Не для того ли, чтобы вселить в сердца окружающих трепет и заставить их почитать себя, как истинное воплощение Бога света? – не унимался Эйе.

– Это и есть измена! – прогремел голос фараона. – И наказанием за столь тяжкое преступление может служить только смерть!

Тутмос вздрогнул: он и предположить не мог, что отец будет настроен по отношению к нему столь враждебно.

– Раз уж меня обвиняют в государственной измене, тогда я вынужден требовать, чтобы меня судил Верховный судья Тхуту! – решительно произнес он.