Дорожные работы

Он неторопливо ехал по Грэнд с постоянной скоростью в двадцать пять миль в час, а мысли его тем временем вернулись к Мэри, а также к понятию греха – смертного и простительного. Она получила католическое воспитание, училась в приходской школе, и хотя к тому времени, когда они встретились, она отказалась – во всяком случае, на рациональном уровне – от большинства религиозных представлений о мире, что-то к ней все-таки прилипло и осталось с ней навсегда. По словам самой Мэри, монахини покрыли ее шестью слоями лака и тремя слоями воска. После того, как у нее родился мертвый ребенок, ее мать послала к ней в больницу священника, чтобы она могла как следует исповедоваться, и Мэри разрыдалась, увидев его. От ее рыданий у него чуть не разорвалось сердце – с тех пор ему довелось испытать такие муки только один раз.

Как-то раз по его просьбе она перечислила ему список всех смертных и простительных грехов, и хотя она изучала их на занятиях по Закону Божию двадцать, двадцать пять, а то и тридцать лет назад, список казался (ему, по крайней мере) полным и безупречным. Но некоторые пункты он никак не мог для себя прояснить. Иногда один и тот же поступок считался смертным грехом, а иногда – простительным. Вроде бы, это зависело от состояния души и ума грешника. Сознательная воля ко злу. Интересно, это она ему сказала во время тех стародавних обсуждений, или это Фредди только что шепнул ему на ушко? Эта формулировка озадачила его и поселила в его сердце тревогу. Сознательная воля ко злу.

В конце концов ему показалось, что он установил для себя два самых важных и самых серьезных смертных греха – самоубийство и убийство. Тут уж не могло быть никаких кривотолков. Однако один из последующих разговоров – с Роном Стоуном, кажется, да, точно, с ним – внес дальнейшую неясность. Иногда, по словам Рона (они разговаривали в баре, за выпивкой, и было это лет десять назад), убийство могло быть и простительным грехом. А может быть, и вообще не грехом. К примеру, если ты хладнокровно отправлял на тот свет человека, который изнасиловал твою жену, то это мог оказаться простительный грех. А если ты убивал кого-то в справедливой войне – так в точности Рон и сказал, он почти слышал его голос в отдаленной комнатке сознания, – то это вообще был не грех. Рон был уверен, что все американские солдаты, убивавшие нацистов и япошек, будут в полном порядке, когда наступит Судный День.

Оставалось самоубийство, шипящее слово. Он приближался к участку, где велись дорожные работы. Впереди показались черно-белые заградительные барьеры с круглыми сверкающими рефлекторами и оранжевыми табличками. На одной из них было написано:

КОНЕЦ ДОРОГИ ВРЕМЕННО

Другая сообщала:

ОБЪЕЗД – СЛЕДИТЕ ЗА ЗНАКАМИ

Третья гласила:

ЗОНА ПОДРЫВНЫХ РАБОТ!

ВЫКЛЮЧИТЕ РАДИОПРИЕМНИКИ

Он остановился у обочины, поставил ручку передач на нейтраль, включил дальний свет и вышел из машины.

Сначала он думал, что все очень просто: ты совершаешь смертный трех, и ты проклят навеки. Можешь славить Деву Марию, пока язык не отвалится, но все равно неминуемо отправишься в ад. Но Мэри сказала, что так бывает не всегда. Что существуют такие вещи, как исповедь, раскаяние, искупление. Все это сбивало с толку. Христос сказал, что убийца не наследует жизнь вечную, но он также сказал и о том, что тот, кто верует в него, не погибнет. Тот, кто верует. Похоже, в библейской доктрине столько же уловок, сколько в договоре о купле-продаже, составленном каким-нибудь стряпчим по темным делам. Вот только с самоубийством все ясно. В самоубийстве нельзя исповедоваться, в нем нельзя покаяться, за него нельзя получить отпущение, потому что этот грех одним махом отрезал серебряную ниточку жизни и посылал тебя в странствия по загробным мирам. А… А, собственно говоря, почему он обо всем этом размышляет? Он никого не собирается убивать и уж наверняка не совершит самоубийства. Он даже никогда не задумывался о самоубийстве. Во всяком случае, вплоть до самого последнего времени.

Он уставился на черно-белые заграждения, чувствуя, как холод пробирается к нему под пальто.

Техника стояла внизу, под снегом. Царил на площадке, разумеется, кран с ядром. В своей задумчивой неподвижности он приобрел вид, внушающий благоговейный трепет. Со своей устремленной в снежную черноту скелетоподобной стрелой он напомнил ему молящегося богомола, впавшего в зимнюю спячку.