Верь в мою ложь

Он закончил разговор. Дебора не знала, что и сказать. Ещё два месяца назад она пришла к выводу, что Томми спит со своим старшим офицером. Вот только она совершенно не представляла, как ей это воспринимать. Конечно, было совершенно естественным то, что Томми вернулся к жизни, но вот как именно он к ней вернулся… это вызвало у Деборы некоторую растерянность.

— Я могу выпить кофе перед отъездом, Томми? — спросила она. — Обещаю, я проглочу его быстро, как священник допивает остатки алтарного вина.

— Глотать в спешке нет необходимости, — возразил Линли. — Я и сам хочу выпить ещё чашечку. Я бы предпочёл, чтобы мы оба бодрствовали всю дорогу. А она будет длинной.

Дебора села, а Линли отошёл, чтобы заказать ей кофе. Она увидела, что, разговаривая с Изабеллой Ардери, Томас рисовал на бумажной салфетке. Он изобразил какой-то коттедж на просторном лугу, а рядом стояли два домика поменьше, и по другую их сторону вздымались холмы и текла река. Неплохой рисунок, решила Дебора. А она и не знала, что Томми обладает художественным даром.

— Где это? — спросила она, показывая на рисунок, когда Линли вернулся к столику.

— Одно из тысяч похожих мест в Корнуолле.

— Подумываешь о возвращении домой?

— Пока нет. — Он сел, мягко улыбнулся Деборе и сказал: — Но однажды, наверное… — Взял салфетку, сложил её и сунул в нагрудный карман пиджака. — Я звонил Саймону. Он знает, что мы едем в Лондон.

— И?..

— Ну, он, конечно, считает тебя самой безумной из всех женщин. Но разве мы все не таковы?

Дебора вздохнула:

— Да. Пожалуй. Но думаю, я сделала всё ещё хуже, Томми.

— В смысле, между тобой и Саймоном?

— Нет-нет. С этим всё уладится. Мне повезло, я замужем за самым терпеливым человеком в мире. Но я весьма неудачно с ней поговорила, а потом точно так же неудачно поговорила с её мужем.

Дебора рассказала Линли обо всём, обрисовав детали, насколько она их помнила, включая и реакцию Алатеи и её мужа. Сказала, что Алатея предлагала ей деньги и драгоценности, потому что думала, что они говорят о некоем человеке по имени Монтенегро. Томми слушал как всегда — не сводя с неё глаз. Им принесли кофе. Линли наполнил обе чашки, пока Дебора заканчивала доклад.

— Вот так всё и вышло, — закончила Дебора. — Алатея думала, что я говорю об этом Рауле Монтенегро, а я-то имела в виду репортёра из «Сорс». И думаю, вся эта путаница не имела бы особого значения, если бы я не сказала ей, что он сейчас в Уиндермире, — по крайней мере, я думаю, что он поехал именно туда, когда привёз меня из Ланкастера, — но когда я это произнесла, она буквально ударилась в панику, потому что думала: речь идёт о Монтенегро. И Николас тоже очень испугался.

Линли разорвал пакетик, высыпал сахар в свою чашку. Помешал с задумчивым видом. Вообще-то он выглядел настолько задумчивым, что Дебора наконец поняла то, что ей следовало заметить гораздо раньше.

— Ты ведь знаешь, что на самом деле происходит со всеми этими людьми, да, Томми? — спросила она. — И, полагаю, знал с самого начала. Что бы это ни было, мне бы хотелось, чтобы ты и мне рассказал вовремя. По крайней мере, мне тогда не пришлось бы блуждать в темноте, и я не сделала бы того, что сделала.

Линли покачал головой.

— Нет. Наверное, я знал даже меньше, чем ты, пока позавчера не поговорил с Алатеей.

— Она прекрасна, правда?

— Она вполне… — Линли как будто пытался подобрать слово, возможно, наиболее точное, вскинул руку, словно говоря, что такого слова не существует, и продолжил так: — Да, она ошеломляет. Если бы я ничего не знал до того, как с ней встретился, я бы ни за что не поверил, что в начале жизни она была мужчиной.

Дебора почувствовала, как у неё от изумления отвисает челюсть.

— Что-что?.. — пробормотала она.

— Сантьяго Васкес дель Торрес. Вот кем она была.

— Что значит — «была»? Она что, играет роль…

— Нет. Она сделала операцию по перемене пола, а заплатил за это тот самый Монтенегро. Он рассчитывал на то, что она будет на публике играть роль его любовницы-женщины, чтобы он сохранил репутацию и положение в обществе, но на самом деле намеревался заниматься с ней любовью как с мужчиной.

Дебора судорожно сглотнула.

— Боже мой…

Она подумала о Ланкастерском университете, о Люси Кеверни, о том, что могли и должны были задумать эти две женщины… И спросила:

— Но Николас… Он ведь наверняка знает?