Верь в мою ложь

— Извините… Нет. Я просто путешествую. Я не хотел вас расстраивать.

— И не расстроили. Мне наплевать, но моё дело — позаботиться о себе и о Дане. Вот так.

— Верно. Конечно. Полагаю, да. — Зед уже говорил слегка заискивающим тоном. — Не думаю, что многие вдруг начинают расспрашивать об этой ферме, да? Ну, по крайней мере, в такое время года. Задают вопросы или ещё что-то делают. — Он внутренне поморщился. Надо было придумать что-то ещё, как-то разговорить неприятного типа.

— Если вам нравятся разные истории, я вам могу выдать историю, — сказал Коули.

Но при этом он скрестил руки на груди под простынёй, уберегавшей его одежду от остриженных волос, и его поза говорила о том, что ждать от него нечего, несмотря на его слова.

— Папа… — пробормотал Даниэль. Он то ли советовал, то ли предостерегал о чём-то.

— А я ничего и не говорил, — заявил Коули.

— Я просто…

— Ты просто стриги эти чёртовы волосы, и всё на этом.

Коули стал смотреть в сторону, на этот раз на большой дом по другую сторону стены. Дом был каменным, аккуратно побелённым до самого верха, и трубы тоже были побелены, а крыша выглядела так, словно её совсем недавно заменили.

— Вот, — заговорил вдруг Коули. — Этот дом должен был стать моим. Купили прямо у меня под носом, да, и никто ничего не знал, пока дело не сделали. И посмотрите, что случилось! А то, что и должно было случиться! Да, именно так! И что, я удивился? Да ничуть, чёрт побери! За всё приходится расплачиваться, вот так.

Зед уставился на мужчину, ничего не понимая. Он решил, что «случилось» означало смерть Яна Крессуэлла, который, как ему было известно, как раз и жил в большом доме. Но «расплачиваться»? Он произнёс это слово вслух, хотя на уме у него было другое: «О чём, чёрт побери, бормочет этот парень?»

— За грехи, — тихо сказал Даниэль. — Расплата за грехи.

— Это точно, да, — подтвердил Джордж Коули. — Он заплатил за свой грех, как тому и следует быть. Ну, а когда всё утрясётся и ферму снова выставят на продажу, мы уж своего не упустим и больше не ошибёмся. Ферма Брайан-Бек должна быть нашей, и уж мы не позволим, чтобы она во второй раз ушла в чьи-то руки.

Из этого вроде бы следовало, что грехом Яна Крессуэлла как раз и было приобретение фермы Брайан-Бек до того, как это смог сделать Джордж Коули. А это значило — и мысль выглядела вполне разумной, — что у Коули была причина убить Крессуэлла. А это значило, что поимка убийцы Скотленд-Ярдом — всего лишь вопрос времени, что значило также, что Зеду только и нужно, что подождать появления представителей закона. И, убедившись, что они здесь, использовать их присутствие для оживления своей статьи, а потом вернуться в Лондон, к своей обычной жизни. Да. Похоже, дела повернули к лучшему.

Зед сказал:

— Вы, как я понял, говорите о том, что мистер Крессуэлл увёл ферму у вас из-под носа?

Коули уставился на него так, словно вдруг увидел перед собой буйного сумасшедшего.

— Увёл ферму?

— Вы сказали — «расплата за грехи». Я решил, что грехом как раз и была покупка фермы.

— Ба! Вот уж вы ошиблись, чёрт побери! Просто нам с Даном пришлось перебраться в коттедж из-за этого, вот и всё. Но никто не расплачивается за грехи из-за простой покупки. — Последние два слова он произнёс с откровенной насмешкой и, посмотрев на озадаченное лицо Зеда, решил всё же, что глупому туристу нужны разъяснения. — Грех в той непристойности, которой он занимался с этим своим квартирантом, арабом. И что при всём этом делают в доме его дети? Вот какой вопрос я задаю, но мне никто не отвечает, да! Ну, а это уже верх всякой непристойности. И я вам говорю вот что: это ещё не конец, расплата не окончена, будет ещё многое! Уж можете на меня положиться в этом.

Камбрия, Суортмур

Тим Крессуэлл ненавидел школу Маргарет Фокс, но терпел её, потому что это избавляло его от необходимости поступать в государственную среднюю школу, где от него наверняка ожидали бы, что он с кем-то подружится, — а уж этого он хотел меньше всего. У него уже были когда-то друзья, но он быстро понял, что иметь их — значит видеть усмешки на их лицах, когда они начинают догадываться, что именно происходит в его жизни. Иметь друзей означало слышать, как они негромко переговариваются, обсуждая его дела, когда он проходит мимо них по тому или другому коридору, направляясь на разные уроки. Его вообще не заботило, появятся ли у него когда-нибудь ещё друзья, не заботило с тех самых пор, когда те, что были прежде, перестали зваться его друзьями после ухода его отца из семьи к поганому хромоногому иранцу. Об этом очень быстро начали сплетничать вокруг, потому что у матери Тима не хватило здравого смысла для того, чтобы скрыть свою ярость, она ведь оказалась пострадавшей стороной в этой ситуации. Конечно, это действительно было так. Когда выяснилось, что отец Тима много лет трахался с другим мужчиной, это довело её до болезни, тошноты, отчаяния, отвращения и так далее, и в чём Найэм Крессуэлл достигла истинного искусства, так это в перечислении всех этих «и так далее» любому, кто готов был её слушать. И уж она постаралась, чтобы Тим тоже услышал все эти слова, а Тим в ответ переломал кучу вещей, сжёг кучу всего, несколько раз подрался, разрезал на куски какого-то котёнка — неважно, что тот был уже дохлый, — и кончил тем, что очутился в школе Маргарет Фокс, рядом с Улверстоном. Здесь Тим и намеревался остаться, и для этого ему нужно было всего лишь более или менее поддерживать отношения с окружающими, чтобы его не вышибли обратно в систему, где обучались средненормальные образцы.