Стрелок

Шесть раз он нажал на курок. По одному выстрелу — в каждый крест. Дерево разлетелось в щепки. Еще четыре — ей в голову. Она как-то вдруг съежилась, сжалась и задрожала, точно марево жара в пустыне.

На мгновение все замерли, словно актеры в живых картинах, и уставились на нее, пока пальцы стрелка исполняли привычный трюк — перезарядку. Опаленные кончики пальцев горели. На каждом из них проступили уже ровные кружочки ожогов.

Теперь их стало меньше. Он пронесся сквозь их ряды, точно лезвие сенокосилки. Он был уверен, что после гибели этой женщины они должны дрогнуть, но тут кто-то бросил нож. Рукоятка ударила прямо промеж глаз. Стрелок упал. Толпа надвинулась на него этаким злобным сгустком. Он опять расстрелял все патроны, лежа среди пустых гильз. Голова разболелась, перед глазами поплыли темные круги. Он уложил одиннадцать человек. Один раз промахнулся.

Они все же набросились на него — те, кто остались. Он расстрелял четыре патрона, все, что успел перезарядить, а потом они навалились — пинали, били. Он отшвырнул двоих, вцепившихся ему в левую руку, и откатился в сторону. Пальцы его делали свое дело — точно и безотказно. Сильный удар пришелся ему в плечо. В спину. По ребрам. По копчику. Единственный действительно глубокий порез — на ноге. Какой-то мальчишка, совсем пацан, протиснулся сквозь толпу и резанул его по икре. Одним выстрелом стрелок снес ему голову.

Их натиск пошел на убыль. Стрелок продолжал палить. Те, кто еще уцелели, начали потихонечку отступать к полинявшим, разъеденным ветром домам. Руки стрелка исполняли свою работу, точно две неуемных в своем желании услужить собаки, готовые выделывать всякие штуки вам на потеху не раз и не два, а всю ночь напролет. Руки сеяли смерть. Люди падали на бегу. Последний сумел выбраться на ступеньки заднего крыльца цирюльни. Пуля стрелка угодила ему в затылок.

Тишина возвратилась, заполнив бреши в пространстве.

Кровь сочилась из многочисленных ран. Штук, наверное, двадцать ран. Правда, все — неглубокие, кроме пореза на икре. Он перевязал ее, отодрав полосу от рубахи, потом встал в полный рост и оглядел результаты своих трудов.

Они лежали извилистой ломаной линией, что протянулась от задних дверей цирюльни до того самого места, где он стоял. Лежали в самых разнообразных позах. Трупы. Никто из них не походил на спящего.

Он вернулся обратно, считая на ходу. В лавке какой-то мужчина лежал на полу, любовно сжимая руками надтреснутый кувшин с леденцами, который он, падая, утянул с прилавка.

Он остановился в том самом месте, где все началось — посередине пустой главной улицы. Он застрелил тридцать девять мужчин, четырнадцать женщин и пятерых детей. Отправил их на тот свет — всех жителей Талла.

Первый сухой порыв ветра принес с собой тошнотворный сладковатый запах. Стрелок повернулся в ту сторону, поднял глаза и кивнул. На дощатой крыше пивнушки Шеба на деревянных кольях было распято разлагающееся тело Норта. Рот и глаза его были открыты. На хмуром лбу багровел отпечаток раздвоенного копыта.

Он вышел из города. Мул его мирно пасся в зарослях травки в сорока ярдах от бывшей проезжей дороги. Стрелок отвел мула обратно — в конюшню Кеннерли. Снаружи в истерике заходился ветер. Устроив мула, стрелок отправился к Шебу. В заднем чулане он отыскал лестницу. Поднялся на крышу. Снял Норта. Тело его было легче вязанки хвороста. Стрелок стащил его вниз — положить вместе со всеми. Вернулся в пивную, съел пару бифштексов и выпил три кружки пива. Свет снаружи померк. В воздух взметнулся песок. Той ночью он спал в кровати, где все эти дни они с Элли занимались любовью. Ему ничего не приснилось. К утру ветер стих. Солнце сияло, как всегда, яркое и равнодушное. Трупы, точно перекати-поле, отнесло ветром на юг. Задолго еще до полудня, задержавшись только за тем, чтобы перевязать свои раны, он тоже отправился в путь.

Глава 18

Ему показалось, что Браун уснул. Угли в очаге едва тлели, а ворон, Золтан, засунул голову под крыло.

Он уже собирался встать и постелить себе в уголке, как вдруг Браун сказал:

— Ну вот. Ты рассказал мне все. Теперь тебе легче?

Стрелок невольно вздрогнул.

— А с чего ты решил, что мне плохо?

— Ты — человек. Ты так сказал. Что ты — не демон. Или ты, может, солгал?

— Я не лгал. — В душе шевельнулось какое-то странное недовольство. Ему нравился Браун. Действительно нравился. Он ни в чем не солгал ему. — А кто ты, Браун? То есть, на самом деле.