Стрелок

— СВЕТ!

— Не надо больше. Не надо…

Звезды сжимались, тускнели. Туманности свертывались, сливаясь друг с другом, и превращались в бессмысленные расплывающиеся пятна. Вокруг него корчились, рассыпаясь на части, Вселенные.

— Господи, больше не надо, не надо, не надо…

Вкрадчивый шепот человека в черном:

— Тогда отступись. Оставь даже мысли о башне. Иди своею дорогой, стрелок, и спасешь свою душу.

Он взял себя в руки. Потрясенный и одинокий, окутанный мраком, исполненный ужаса перед предельным смыслом, в единочасье открытым ему, он взял себя в руки и выдавил свой последнее, обжигающее волеизъявление:

— НЕТ! НИКОГДА!

— ТОГДА, ДА БУДЕТ СВЕТ!

И стал свет. Он обрушился на стрелка как молот: великий, исконный свет. И, в нем растворившись, погибло сознание. Но прежде чем это случилось, стрелок успел разглядеть нечто космически важное, исполненное вселенского смысла. Он ухватился за это с усилием мучительным, пытаясь вернуться. Вновь обрести себя.

И он сумел избежать безумия, которое несло в себе знание, и стал снова собою.

Была ночь. Та же или другая — распознать невозможно. Он вырвался из взвихренного мрака, куда увлек его демонический прыжок к человеку в черном, и посмотрел на поваленный ствол окаменелого дерева, на котором тот сидел. Человек в черном.

Его охватило безмерное чувство отчаяния — Боже правый, опять все сначала, — а потом у него за спиною раздался голос человека в черном:

— Я здесь, стрелок. Мне просто не нравится, когда ты подходишь так близко. Ты разговариваешь во сне. — Он хохотнул.

Стрелок, пошатываясь, поднялся на колени и обернулся. Костер догорел до красных мерцающих угольков и серого пепла, оставив знакомый разрушающийся узор из прогоревших дров. Человек в черном сидел у кострища и, причмокивая губами, доедал жирные куски крольчатины.

— А ты хорошо держался, — заметил он. — Вот, скажем, Мартену я не показывал эту версию. Он бы вернулся, пуская слюни.

— Что это было? — спросил стрелок. Голос его дрожал, и слова получились невнятными. Он чувствовал: если сейчас попытаться встать, ничего у него не выйдет.

— Вселенная, — небрежно бросил в ответ человек в черном, потом смачно рыгнул и швырнул кроличьи кости в костер. Они блеснули среди углей нездоровою белизной. Ветер над впадиною голгофы свистел, несчастный, пронзительно и уныло.

— Вселенная, — тупо повторил стрелок.

— Тебе нужна Башня, — сказал человек в черном, и прозвучало это как вопрос.

— Да.

— Но ты ее не получишь, — улыбнулся человек в черном, и улыбка его так и светилась жестокостью. — Я знаю, как близко она подтолкнула тебя к самому краю пропасти. Башня убьет тебя, когда вас будет еще разделять полмира.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — спокойно проговорил стрелок, и улыбка на губах человека в черном поблекла.

— Я сделал твоего отца тем, кем он был. Все, что он из себя представлял, это моя заслуга. И я же его уничтожил, — угрюмо выговорил человек в черном. — Через Мартена я пришел к твоей матери и взял ее. Все это было предрешено. И все было так, как и должно быть. Я — фаворит Темной Башни. И в руках у меня вся Земля.

— Что я такое видел? — спросил стрелок. — В самом конце. Что это было?

— А что там было?

Стрелок, задумавшись, замолчал, схватился рукой за кисет, но табак давно уже кончился. Человек в черном, однако, не предложил пополнить его запасы каким-нибудь колдовским способом: ни с помощью черной, ни с помощью белой магии.

— Был свет, — наконец заговорил стрелок. — Яркий свет. Белый. А потом… — он запнулся и уставился на человека в черном. Тот весь подался вперед, и на лице у него отразилось совершенно несвойственное для него чувство, слишком явное, слишком большое, чтобы его можно было скрывать или же отрицать: удивление.

— Ты не знаешь, — улыбнулся стрелок. — О великий волшебник и чародей, воскрешающий мертвых. Ты не знаешь.

— Я знаю, — сказал человек в черном. — Я только не знаю… что.

— Белый свет, — повторил стрелок. — А потом: травинка. Одна-единственная травинка, но она заполнила собою все. А я был такой крошечный. Такой маленький и ничтожный.

— Травинка, — человек в черном закрыл глаза. Лицо его вдруг как-то осунулось и выглядело теперь изможденным. — Травинка. Ты уверен?

— Да. — Стрелок вдруг нахмурился. — Но она была красного цвета.

Человек в черном заговорил.

Вселенная (сказал он) преподносит нам парадоксы, недоступные пониманию разума ограниченного. Как живой разум не может принять бытие разума неживого, — хотя он полагает, что может, — так и разум конечный не может постичь бесконечность.