Тень твоей улыбки

Моника меньше всего хочет огласки, но не совершает ли она ошибку, не принимая всерьез ту свидетельницу? Я обязательно ей позвоню, – решил Райан. – Надо с ней поговорить. Сейчас шесть часов. Она еще может быть в офисе».

Надеясь вопреки всему, что она либо ответит сама, либо трубку передаст ей секретарша, он набрал номер. Потом, когда включился автоответчик, не оставив никакого сообщения, повесил трубку.

«Можно позвонить на сотовый, – подумал он, – но, допустим, она сейчас с поклонником. Подожду до понедельника и снова позвоню в офис». Сильно расстроившись, что так и не услышал ее голос, Райан открыл медкарту О’Кифа.

Два часа спустя он еще был там, снова и снова просматривая записи Моники о ранних симптомах: головокружении и тошноте, которые проявились у Майкла, когда ему было всего четыре года; об исследованиях, которые она проводила, листы с результатами МРТ из клиники в Цинциннати, четко подтверждающие диагноз: прогрессирующий рак мозга. Мать Майкла перестала приводить его на лечение, облегчающее симптомы, потом, несколько месяцев спустя, когда она все-таки явилась на прием к Монике, очередная МРТ показала абсолютно нормальный мозг. Это было поразительно. Чудо?

Научного объяснения этому нет, признался себе Райан. Майкл О’Киф должен был умереть. Вопреки всему он теперь здоровый парнишка, состоящий в команде Младшей лиги.

Райан придумал, что делать. В понедельник утром он позвонит в канцелярию епископа в Метахене и вызовется дать показания о том, что считает выздоровление Майкла необъяснимым с точки зрения традиционной медицины.

Он откинулся в кресле, унесшись мыслями в тот день, когда ему было пятнадцать и он сидел у постели маленькой сестры, умершей от рака мозга. В тот самый день он решил, что посвятит жизнь лечению людей с болезнями мозга. Но всегда остаются такие больные, помочь которым врач, даже при всем своем опыте и умении, не в состоянии. Вероятно, Майкл О’Киф один из них. «Самое малое, что я могу сделать, – решил Райан, – свидетельствовать, что, по моему мнению, произошло чудо. Если бы мы тогда знали о сестре Кэтрин, то она могла бы услышать наши молитвы. Может быть, Лайза была бы с нами. Сейчас ей было бы двадцать три…»

Пока Райан Дженнер спускался в вестибюль и выходил на улицу, его преследовало видение утопающего в цветах белого гробика четырехлетней Лайзы. Он дошел до угла и постоял, пережидая, пока мимо прогрохочет автобус, идущий по Четырнадцатой улице. Мысль о Монике, распростертой на дороге на пути автобуса, заставила его похолодеть от ужаса.

Потом ему вдруг вспомнилось, как Моника рассказывала о том, что однажды играла Эмили в пьесе «Наш городок». «Я признался ей, что меня, как и раньше, трогает та сцена, в которой Джордж, муж Эмили, стоит у ее могилы. Почему Моника ассоциируется у меня с Эмили? – спрашивал себя Райан. – Откуда это ужасное предчувствие? Почему меня переполняет страх при мысли о том, что Монике предстоит в жизни исполнить ту роль, которую она играла в школьном спектакле? Именно так я себя чувствовал, когда стоял на коленях у постели Лайзы, понимая, что ее время уходит и я бессилен что-либо изменить…»

47

В субботу утром, в четверть десятого, Нэн заехала за Моникой на такси, и они отправились в церковь Святого Винсента Феррера на Лексингтон-авеню. Заупокойная месса по Оливии Морроу была назначена на десять часов. По дороге Нэн позвонила в дом пастора и попросила разрешения поговорить со священником, который должен был отправлять мессу. Она разузнала, что его зовут отец Джозеф Данлэп. Когда он взял трубку, она объяснила ему, зачем они с Моникой будут в церкви.

– Мы надеемся, вы сможете помочь доктору Фаррел найти каких-нибудь знакомых миз Морроу, – сказала Нэн пастору. – У доктора Фаррел была назначена с ней встреча на среду утром, потому что во вторник миз Морроу призналась, что может рассказать о ее настоящих деде и бабке. Отец доктора Фаррел был усыновлен, и она ничего не знает о своем происхождении. К несчастью, ночью миз Морроу умерла. Доктор Фаррел надеется, что кто-то из пришедших на заупокойную мессу может располагать информацией, которую хотела сообщить ей миз Морроу.

– Признаюсь, я в состоянии понять желание отыскать семейные корни, – ответил отец Данлэп. – На протяжении многих лет я регулярно встречаюсь с подобной ситуацией при исполнении пасторских обязанностей. Я намерен восхвалять Оливию, как того требует Евангелие. В конце своей речи я могу рассказать историю доктора Фаррел и объявить, что она будет ожидать в вестибюле тех, кто мог бы ей помочь.