Тень твоей улыбки

52

В три часа Дуглас Лэнгдон и Клейтон Хэдли встретились за поздним обедом в отеле «Сент-Реджис». Они решили выбрать блюда из легкого меню, подаваемого в баре «Кинг Коул», и сели за столик в стороне от других обедающих.

– Врачу, исцелися сам, – сухо произнес Лэнгдон. – Ради бога, Клей, дела и так плохи, а ты прямо разваливаешься на части. У тебя ужасный вид.

– Тебе легко говорить, – огрызнулся Хэдли. – Ты не был на похоронах, и на тебя не глазела Моника Фаррел. Ты не забирал урну из крематория и не вез ее на кладбище.

– То была достойная демонстрация уважения, – сказал Лэнгдон. – Сейчас это важно.

– Я говорил тебе, что лучше было дать Питеру деньги, чтобы он откупился от Картер, – посетовал Хэдли.

– Ты прекрасно знаешь, что фонд не может дать столько и, как бы то ни было, она через месяц вернулась бы за новой суммой. Так что, убив ее, Питер оказал нам услугу.

– Ты разговаривал сегодня с Грегом? – спросил Хэдли. – Мне было страшно ему звонить.

– Разумеется, разговаривал. Мы вместе написали заявление для прессы такого содержания: «Мы всецело поддерживаем Питера Гэннона, невиновного в этих чудовищных преступлениях. Мы уверены, что он будет полностью оправдан».

– Полностью оправдан! Полиция нашла в его офисе сто тысяч долларов, которые, как утверждал, он передал Рене Картер. Это было в газете.

– Клей, что, по-твоему, мы должны были сказать в этом заявлении? Что мы знали, в каком отчаянии был Питер, когда выпрашивал деньги из фонда? Именно Грег говорил ему: ну выплыло наружу, что Рене Картер родила ему ребенка, и что с того? В этом нет ничего особенного. О таком каждый день пишут в газетах. К сожалению, Питер относился к этому по-другому и сломался. Такое случается.

Оба замолчали, когда к ним подошел официант.

– Повторить? – предложил он.

– Да, – кивнул Хэдли, допивая водку со льдом.

– Мне только кофе, – сказал Лэнгдон. – Мы сейчас сделаем заказ. Что ты будешь, Клей?

– Слайдеры.

– А мне салат из тунца.

Когда официант ушел, Лэнгдон заметил:

– Клей, ты растолстеешь. Можно напомнить тебе, что слайдеры, эти три маленьких гамбургера с сыром, хотя и невелики по объему, но содержат массу калорий? Как психиатр, предупреждаю тебя, что не следует компенсировать стресс перееданием.

Хэдли в удивлении воззрился на него.

– Дуг, иногда я отказываюсь верить своим ушам. Все рушится, и мы оба можем оказаться за решеткой, а ты читаешь мне лекцию о калориях!

– Ну, на самом деле у меня есть более серьезные соображения. Как известно нам обоим, мы сумели справиться с первой проблемой, Оливией Морроу, прежде чем она успела нам навредить. Моника Фаррел, наша вторая проблема, не останется с нами надолго. Скоро мы объявим, что фонд Гэннона закрывается из-за некоторых неудачных инвестиций. Грег может оформить соответствующие бумаги. Затем я намерен уйти в отставку и всю оставшуюся жизнь наслаждаться в местах наподобие юга Франции, испытывая великую благодарность к фонду Гэннона за щедрость. Советую и тебе начать думать в том же направлении.

Почувствовав вибрацию сотового, Лэнгдон полез в карман. Взглянув на номер телефона, появившийся на экране, он быстро ответил:

– Привет, я обедаю с Клеем.

Хэдли видел, как мрачнеет лицо Лэнгдона.

– Ты права. Это проблема. Я тебе перезвоню. – Лэнгдон захлопнул сотовый. Потом взглянул на Хэдли. – Возможно, ты не зря беспокоишься. Трудности еще не закончились. Тот малый Альтерман, который вчера шнырял вокруг дома Шваба, сегодня ездил в Саутгемптон. Он уже связал вместе Морроу и Гэннонов. Если будет копать дальше, мы пропали.

Еще одному человеку суждено умереть. Клей Хэдли вспомнил испуганный взгляд Оливии Морроу за секунду до того, как он поднял над ее головой подушку.

– Что будем делать? – спросил он.

– Нам ничего не надо делать, – холодно ответил Лэнгдон. – Об этом уже позаботились.

53

Выйдя из кафе, куда они с Моникой и Нэн зашли после заупокойной мессы по Оливии Морроу, Софи Рутковски отправилась домой, в расположенную поблизости квартиру. В памяти у нее проносились воспоминания о многих годах общения с Оливией.

«Жаль, меня не было там, когда она умирала, – думала Софи, переодеваясь из выходных брюк и жакета в трикотажный свитер и брюки, свою каждодневную одежду. – Как плохо, что она была одна. Когда я буду умирать, я знаю, вокруг будут дети, чтобы со мной попрощаться. Если им сообщат, что я умираю, ничто на свете не помешает им прийти…»