33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине

Сорокин уже хотел его ударить, но посмотрел в глаза Иванова и обомлел.

– И имейте в виду! – Перед ним стоял уже другой Иванов. – Передайте Вяземскому, этот погибший китаец для китайской полиции, кою я сейчас представляю, – Михаил Капитонович поразился перемене, которая за мгновение произошла в Иванове, – ровно ничего не значит, он для них тьфу, ноль без палочки! Но если ваш учётчик будет упорствовать относительно десятского, они, китайцы, повысят цену и будут обдирать уже не Вяземского, а самого Скидельского – это их фаца?й, и они от него не отступятся, да и я с ними! Надо же на что-то жить, знаете ли!

Иванов стоял прямой, держал под мышкой портфель, и полы его пальто перестало трепать метущим понизу ветром.

– Ладно, я знаю, ваша офицерская косточка – она такая. Вы можете мне ничего не говорить, а то подумаете ещё, что я предлагаю вам продать боевого товарища. В результате пострадают все. Я сам переговорю с Вяземским. Его надо убедить, чтобы он не вздумал отослать десятского на Затон, там его действительно будет трудно найти. Посидит месяц, и отпустят его… Но это хорошо, что я вас встретил!

Сорокин снова почувствовал, что его увлекает непреодолимая сила, но уже другая.

– Да! Вот видите, какие бывают встречи! На ловца и зверь… В анкете у Гвоздецкого вы написали, что владеете английским языком! В какой степени? Да отвечайте же вы, стоите как истукан! – возопил Иванов. – Холодно! Я вас про дело спрашиваю! Владеете?

Сорокин кивнул.

– Вот и хорошо! Тут есть место где-нибудь, чтобы не так дуло? Идёмте в контору, она всё равно пустая.

Иванов слегка подтолкнул Сорокина вперёд и сам устремился между штабелями к конторе.

В конторе, которая действительно оказалась пустой, Иванов по-хозяйски уселся за стол Вяземского, резким движением сдвинул в сторону чужие бумаги и вынул из портфеля помятый листок.

– Посмотрите вот это, прочитайте, если сможете! Тут по-английски!

Сорокин взял листок и стал смотреть. Посмотрев его до конца, он положил листок на стол.

– Ну, что там? – спросил Иванов.

– Список женских вещей.

– Каких вещей?

Сорокин снова взял листок и стал читать вслух:

– «Пальто с меховым воротником, пальто с мехом внутри, синий джемпер один…» – он посмотрел на Иванова, – ещё два…

– Что-то есть… какие-нибудь документы, бумаги? Упоминаются?

– Нет! – зло ответил Сорокин. – Только одежда, зимняя… – Возмущение снова охватило Сорокина, и он спросил: – А я могу полюбопытствовать…

– Можете, – Иванов откинулся на спинку стула и повесил локоть, – тут нет секрета, тем более что вы с вашим английским ещё можете пригодиться, и без того уже помогли. – Не отрывая взгляда от Сорокина, Иванов взял листок и положил его сверху на портфель. – Это было найдено в одежде убитой девушки, мы её уже установили, это горничная английской журналистки, жила в гостинице «Модерн» и два месяца назад уехала. Девушку звали Екатерина Семёновна Григорьева…

Сорокин услышал про английскую журналистку, и у него внутри всё оборвалось… – А журналистка?

– А при чём тут журналистка? Журналистка уже небось дома гоняет чаи с молоком… или без…

Сорокин смотрел на Иванова: неужели он говорит о леди Энн, Элеоноре Боули, неужели о ней? Она жива? Она не умерла от тифа? Она добралась до Харбина? Она жила здесь?.. Значит!..

«Чёрт, чёрт, чёрт!»

Иванов постучал пальцем по столу:

– Вы о чём думаете? Вы меня не слушаете! Сорокин вздрогнул: – Слушаю, я просто… – Что – просто?

– Возможно, что я знал журналистку… леди… – Сорокин запнулся. – Если это Элеонора Боули!

– Элеонора Боули! – кивнул Иванов. – Знали? Как интересно… – Если это она… – Это она!

Сорокин заёрзал на стуле, у него подкатило к горлу.

– Мы с ней познакомились в… под Иркутском, в двадцатом году, она… среди беженцев…

– Каких беженцев, она же английская подданная, при чём тут беженцы… Сорокин замолчал.

– Я задал вопрос!

Сорокин вдруг ощутил, что всё, о чём сейчас идёт разговор, похоже на умопомешательство.

– Я оказался с ней на одних санях, в обозе… мы ехали вместе несколько часов, со мной была полурота охраны… в эшелоне… – Он замолчал. «Про арест Адельберга и предательство Огурцова говорить или не говорить… всё запутается».

Иванов тоже молчал и вдруг забарабанил пальцами по столу.

– А этот листок! Это её почерк, англичанки?

Сорокин оторопел, он не знал, что ответить.

– Я не знаю её почерка, мы просто разговаривали, и было темно, потом меня вызвали в штаб к… – Его осенило. – Она была знакома с журналистом, вашим однофамильцем – Ива?новым!