Ночные кошмары и фантастические видения (повести и рассказы)

Да, этой юридической закавыкой воспользоваться не удастся, подумал я.

– Раз уж мы заговорили об этом, расскажите мне о сыновьях, – попросил Холмc.

– Как вам будет угодно. Вряд ли стоит говорить о том, что их ненависть к отцу уступала лишь безграничному презрению отца к ним.., хотя я могу понять, что он мог презирать Уильяма… Ну ладно, я буду говорить по порядку.

– Да, пожалуйста, продолжайте, – сухо заметил Холмc.

– Уильяму тридцать шесть лет. Если бы отец давал ему хоть немного карманных денег, я полагаю, он стал бы гулякой. А поскольку денег у него практически не было, Уильям проводил свободное время в гимнастических залах, нанимаясь тем, что, насколько я понимаю, называется «физической культурой». Он стал на редкость мускулистым парнем и по вечерам большей частью сидел в дешевых кафе. Когда у него появлялись деньги, он тут же отправлялся в игорный дом и просаживал их в карты. В общем, не слишком приятный человек этот Уильям. У него не было цели в жизни, никакой профессии, никакого хобби, он ни к чему не стремится – разве что ему хотелось пережить отца. Когда я допрашивал его, у меня возникло какое-то странное ощущение, будто я говорю не с человеком, а с пустой вазой, на которой легкими мазками нанесено лицо лорда Халла.

– Ваза, ждущая, чтобы ее наполнили фунтами стерлингов, – заметил Холмс.

– А вот Джори – он совсем другой, – продолжал Лестрейд,. – Лорд Халл презирал его больше всех остальных, называл его с раннего детства «рыбьей мордой», «кривоногим», «толстопузым». К сожалению, нетрудно понять, откуда такие прозвища: Джори Халл ростом не больше пяти футов двух дюймов, с кривыми ногами и удивительно безобразным лицом. Он немного походит на того поэта… Пустышку.

– Оскара Уайлда? – спросил я.

Холмс взглянул на меня с легкой улыбкой.

– Думаю, Лестрейд имеет в виду Элджернона Суинберна, – заметил он, – который, как мне кажется, ничуть не большая пустышка, чем вы сами, Уотсон.

– Джори Халл родился мертвым, – сказал Лестрейд. – Он оставался посиневшим и неподвижным в течение минуты, и врач признал его мертворожденным. Накрыл салфеткой его безобразное тело. Леди Халл, проявив редкое мужество, села, сбросила салфетку и окунула ноги младенца в горячую воду, принесенную для родов. Младенец зашевелился и заплакал.

Лестрейд ухмыльнулся и закурил маленькую сигару.

– Халл заявил, что погружение в горячую воду привело к искривлению ног у мальчика, и, напившись, обвинял в этом свою жену. Лучше бы ребенок родился мертвым, чем жил таким, каким он оказался, говорил он, – существо с ногами краба и лицом трески.

Единственной реакцией на это крайне необычное (и для меня как врача весьма сомнительное) повествование было замечание Холмса, что Лестрейду удалось собрать поразительно много сведений за столь короткое время.

– Это указывает на один из аспектов дела, к которому вы проявите особый интерес, мой дорогой Холмс, – сказал Лестрейд, когда мы свернули с Роттен-роу, с плеском разбрызгивая грязные лужи. – Чтобы получить от них показания, их не нужно принуждать; от принуждения они замолкают. Слишком долго им пришлось молчать. А затем становится известно, что новое завещание исчезло. По опыту знаю, что от облегчения люди полностью развязывают языки.

– Принято! – воскликнул я, но Холмс пропустил мой возглас мимо ушей; его внимание все еще было сосредоточено на Джори, безобразном среднем сыне.

– Значит, этот Джори действительно уродлив? – спросил он Лестрейда.

– Его не назовешь красавцем, но мне приходилось видеть людей пострашнее, – успокоил Лестрейд. – Мне кажется, что отец постоянно проклинал его потому…

– Потому, что он был единственным в семье, кому не нужны были его деньги, чтобы пробиться в жизни, – закончил за него Холмс.

Лестрейд вздрогнул.

– Проклятие! Откуда вы это знаете?

– Именно по этой причине лорду Халлу пришлось выискивать у Джори физические недостатки. Какое раздражение, должно быть, вызвало у старого дьявола то, что противостоящая ему потенциальная цель так хорошо защищена в других отношениях. Издеваться над юношей из-за его внешнего вида или его осанки пристало школьникам и пьяным дуракам, но негодяй вроде лорда Халла привык, вне сомнения, к более благородной добыче. Я осмелюсь высказать предположение, что он, возможно, несколько побаивался своего кривоногого среднего сына. Итак, каков был ключ Джори к двери камеры?

– А разве я не сказал вам? Он рисует, – ответил Лестрейд.