Бесплодные земли

– Эта стерва всегда тут, – Сюзанна сморщила нос.

– Хорошо. Одному из нас предстоит защищать Эдди, покуда он станет делать то, что должен сделать. От второго же толку будет чрезвычайно мало. Ибо мы – в обители демона. Природа демонов отлична от человеческой, но тем не менее среди них встречаются и мужские, и женские особи. Похоть – и оружие их, и слабость. Кем бы ни оказался хозяин круговины, он обрушится на Эдди. Дабы охранить свое жилище. Не дать чужаку им воспользоваться. Понимаешь?

Сюзанна кивнула. Эдди, казалось, не слушал. Квадратик оленьей шкуры с завернутым в него ключом он сунул за пазуху и теперь неотрывно, как загипнотизированный, смотрел в вещуньину круговину.

– Изъясняться деликатно или тонко времени нет, – продолжал, обращаясь к молодой женщине, Роланд. – Одному из нас…

– Одному из нас придется с ним бороться, чтоб не допустить его до Эдди, – перебила Сюзанна. – Такая тварь нив жистьне откажется от халявного пистона. Ты ведь к этому ведешь?

Роланд кивнул.

Глаза молодой женщины блеснули. Теперь это были глаза Детты Уокер – умные, недобрые, сияющие жестоким весельем. Голос же все сильнее сбивался на поддельный тягучий говорок южных плантаций, который был визитной карточкой Детты.

– Ежели этот твой бес – девка, бери ее себе. А вот ежели парнишечка, он мой. По рукам?

Роланд утвердительно наклонил голову.

– А что, коли он может и так, и эдак? Как насчет этого,красавчик?

Губы Роланда дрогнули в слабейшем намеке на улыбку.

– Тогда мы примем его вместе. Но помни…

Эдди рядом с ними еле слышным замирающим голосом пробормотал: "Не всюду тишь в чертогах мертвецов. Чу! спящий пробуждается…" Затравленный, полный невыразимого ужаса взгляд юноши обратился на Роланда:

– Там какое-то чудище.

– Демон…

– Нет. Чудовище.Что-то между дверьми – между мирами.Что-то ждет в засаде. Стережет. И СЕЙЧАС ОНО ОТКРЫВАЕТ ГЛАЗА.

Сюзанна бросила на Роланда испуганный взгляд.

– Крепись, Эдди, – сказал Роланд. – Не подведи.

Эдди тяжело вздохнул.

– Буду стоять до последнего. Ну, я пошел. Ничего не поделаешь. Началось.

– Мы с тобой, – заявила Сюзанна. Прогнув спину, она выскользнула из инвалидного кресла. – Хоть черт, хоть дьявол – один хрен; приспичило меня вы…ть – получай, б.., высший коечный пилотаж. Я вашего беса так отсношаю – подыхать будет, не забудет.

Когда они прошли меж двух высоких камней и очутились в вещуньиной круговине, начал накрапывать дождь.

– 24 -

Едва завидев дом, Джейк понял две вещи: во-первых, он уже видел его – в снах столь страшных, что "дневное" сознание наотрез отказывалось вызывать их из памяти; во-вторых, дом этот – обитель смерти, убийства, безумия. Мальчик стоял на углу Райнхолд-стрит и Бруклин-авеню, семьюдесятью ярдами дальше от Особняка, чем Генри и Эдди, но даже здесь он чувствовал, что, пренебрегая братьями Дийн, Особняк тянет к нему свои нетерпеливо-жадные невидимые лапы. Джейк подумал, что лапы эти заканчиваются кривыми птичьими когтями. И преострыми.

"Ему нужен я. Убежать я не могу. Войти туда – самоубийство… не войти – безумие. Ведь где-то в недрах этого дома есть запертая дверь. У меня ключ, который ее откроет, и единственное, на что я могу надеяться, единственное мое спасение – за этой дверью".

Джейк с замиранием сердца в упор разглядывал Особняк. Дом буквально кричал о своей аномальности, опухолью взбухая посреди заросшего буйными сорняками двора.

Одолев неторопливым шагом по послеполуденному солнцепеку девять бруклинских кварталов, братья Дийн вступили, наконец, в ту часть города, которая, судя по именам на вывесках больших и маленьких магазинов, несомненно, и носила название Голландский Холм. Сейчас они стояли посреди квартала, перед Особняком. Удивительное дело: дом, пустовавший, видимо, уже много лет, почти не пострадал от рук вандалов. А ведь когда-то, подумал Джейк, это действительнобыл особняк, где со своими многочисленными чадами и домочадцами жил, допустим, какой-нибудь состоятельный негоциант. В те давно минувшие дни дом, должно быть, исправно белили, но теперь он был неопределенного грязно-серого цвета. Давно повышибали окна, размалевали аэрозольными красками облезлый штакетник – но сам Особняк стоял нетронутый.

Ветхий, полуразвалившийся, горбатый – не дом, а вернувшийся дух давно сгинувшего дома, – вырастал он из бугристой земли захламленного дворика, залитого горячим светом, и Джейку ни с того ни с сего представился прикинувшийся спящим злобный и опасный пес. Крутая крыша Особняка нависала над покоробленными, занозистыми досками парадного крыльца, как насупленные брови. На окнах без стекол (в некоторых, точно полоски омертвелой кожи, еще висели древние портьеры) – покосившиеся ставни, в прошлом зеленые. Слева от здания отставала не первой молодости деревянная решетка, которую ныне удерживали не гвозди, а стелющиеся по ней пышные плети безымянных и непонятно почему вызывающих омерзение вьющихся растений. Джейк заметил две таблички – одну на лужайке, другую на двери – но разобрать, что на них написано, со своего места не сумел.