«Но сейчас мы уже не юнцы, – подумал Тад, – а пара белых американских романистов, беседующих друг с другом».
– Что ты хочешь?
– Ты уже знаешь ответ на этот вопрос. И нет нужды нам обоим разыгрывать какие-то игры, верно? Немного поздновато для них.
– Может быть, мне просто хочется услышать тебя, говорящим вслух именно это. – К Таду снова вернулось то же ощущение, то дикое ощущение, словно его душа высосана из тела и скользит по телефонной линии к какому-то месту, точно посредине между обоими собеседниками.
Розали перешла к дальнему краю прилавка, где она извлекала пачки сигарет из картонной упаковки, а затем создавала какое-то сложное архитектурное сооружение из этих строительных элементов. Она столь старательно пыталась не слушать речи Тада по своему телефону, что это выглядело просто забавно. Во всем Ладлоу – по крайней мере, в этой части города – не было ни души, которая бы не знала, что Тад Бомонт находится под охраной полиции или еще как-то по-другому называемой этой чертовской услуги. Таду не надо было прислушиваться к молве, чтобы убедиться в том, что город полон всякими слухами о нем, один сногсшибательнее другого. Те, кто не верил в близкий арест Тада за распространение наркотиков, склонились к мнению, что здесь причина в совращении малолетних или избиениях жены. Бедняжка Розали старалась быть максимально вежливой, и Тад почувствовал почти абсурдную благодарность. Он также чувствовал себя смотрящим на нее с противоположного конца гигантского телескопа. Он был сейчас ниже телефонной линии, ниже кроличьих норок, там, где не место белым кроликам, а где живет только старый лис Джордж Старк – человек, который не должен здесь находиться, но как-то появившийся на свет.
Старина Джордж, а ниже в Эндсвилле все воробьи летают снова.
Он боролся с этим ощущением, боролся отчаянно.
– Продолжай, Джордж, – сказал Тад, сам удивленный некоторыми злобными нотками в своем голосе. Он был в смятении, захвачен мощным влиянием расстояния и нереальности всего происходящего... но, слава Богу, голос звучал так бодро и уверенно! – Скажи это вслух, почему ты не делаешь этого?
– Если ты настаиваешь.
– О, да.
– Время начать новую книгу. Новый роман Старка.
– Я так не считаю.
– Не говори этого! – Звуки этого голоса были похожи на свист пуль. – Я нарисовал для тебя целую картину, Тад. Я это сделал для тебя. Не заставляй меня нарисовать еще одну на тебе.
– Ты мертв, Джордж. Ты просто недостаточно разумен, чтобы лечь в землю.
Голова Розали слегка повернулась; Тад заметил один ее вытаращенный глаз, до того как она повернулась назад к своим сигаретным сооружениям.
– Попридержи-ка свой язык! – В голосе послышалась настоящая ярость. Но было ли в нем и что-то еще? Может быть, страх? Боль? И то, и другое? Или он только сам себя дурачит, думая обо всем этом?
– Что-нибудь не так, Джордж? – вдруг насмешливо спросил Тад. – Ты теряешь некоторые свои счастливые мысли?
Там, на том конце провода, наступила пауза. Он был сильно удивлен, выбит из колеи, по крайней мере, на какое-то время. Тад был абсолютно уверен в этом. Но почему? Что вынудило Старка замолчать?
– Слушай меня, друг-дерьмо, – наконец произнес Старк. – Я даю тебе неделю, чтобы начать роман. Не думай, что ты сможешь нагадить мне, потому что это невозможно. – Последнее слово было произнесено врастяжку с дифтонгами «оу» вместо "о". Да, Джордж был опечален. Это могло стоить Таду больших неприятностей в будущем, но сейчас он чувствовал только радость победы. Он прошел через это. Ему казалось, что не только он один ощущал беспомощность и ночные кошмары во время этих задушевных бесед; сейчас он зацепил Старка, и это было просто прекрасно.
Тад сказал:
– Это в основном правда. Между нами нет бычьего дерьма. Что-то другое – может быть, но не оно.
– У тебя была идея, – сказал Старк. – Она у тебя созрела, еще до того, как чертов недоносок вздумал пошантажировать тебя. Та, насчет свадьбы и бронированного автомобиля.
– Я выкинул мои наброски. Те, что делал с тобой.
– Нет, те наброски, что ты выкинул, были моими, но дело не в этом. Тебе не нужны наброски и черновики. И без них получится хорошая книга.
– Ты не понимаешь. Джордж Старк умер.
– Ты – тот, кто не понимает, – перебил Старк. Его голос был мягок, глубок и проникновенен. – У тебя неделя. И если ты не напишешь хотя бы тридцати страниц рукописи, я приду за тобой, старина. Только я начну не с тебя, это было бы слишком легко и просто. Чересчур даже легко. Я сперва займусь твоими детьми, и они будут умирать медленно. Я позабочусь об этом. Я знаю как. Они не будут понимать, что происходит, только то, что они умирают в агонии. Но ты будешь знать, и я буду, и твоя жена тоже. Затем я возьмусь и за нее, только перед этим я сперва возьму ее. Ты понимаешь, что я имею в виду, старина. А уже после них я займусь и тобой, Тад, и ты умрешь так, как еще не умирал ни один человек на Земле.