Темная половина (Dark Side)

Он пришел в себя менее чем через пять минут после начала писка одиночных солистов из племени пернатых в его мозгу. Он тяжело дышал, левое запястье усиленно пульсировало, но головной боли не было. Он посмотрел вниз и увидел бумагу на столе – это был оборот формы заказа одобренных при экспертизе учебников американской литературы – и тупо уставился на то, что он написал на ней.

СЕСТРЕНКА ДУРАКИ ЛЕТАЮТ ОПЯТЬ

КОШКИ

СЕСТРЕНКА МИР ТЕПЕРЬ СЕСТРЕНКА СЕСТРЕНКА ЭНДСВИЛЛ СЕСТРЕНКА

ОКАНЧИВАЕТСЯ КОШКИ ЗВОНИТЬ СЕСТРЕНКА

НИЖЕ

ПОРЕЗЫ БРИТВА СЕСТРЕНКА СЕСТРЕНКА

ВОРОБЬИ МИР СЕСТРЕНКА БРИТВА

И НАВСЕГДА

СЕСТРЕНКА ТЕПЕРЬ И НАВСЕГДА

МИР КОШКИ НАЧИНКА СЕСТРЕНКА ВОРОБЕЙ

– Это ничего не означает, – прошептал Тад. Он тер свои виски кончиками пальцев. Он ожидал, что начнется головная боль, или что написанные каракулями слова на бумаге соединятся и приобретут какой-нибудь смысл.

Он желал, чтобы ни то, ни другое не произошло с ним... и ничего, действительно, не случилось. Слова были просто словами, повторенными многократно. Некоторые были явно вызваны его сном о Старке, другие были совсем невразумительным бредом.

И его голове стало намного лучше.

– На этот раз я ничего не собираюсь рассказывать Лиз, – подумал он. – Будь я проклят, если я скажу. И не потому, что я боюсь или... Хотя я действительно боюсь. Это же очень просто – не все секреты обязательно плохие. Некоторые бывают хорошими. Некоторые бывают необходимыми. А мой – это оба последних секрета.

Он не знал, правда это или нет, но он открыл нечто, что сняло груз с его плеч и освободило от переживаний: ему было все равно. Он очень устал от бесконечных раздумий и по-прежнему полного незнания. Он также устал от постоянного испуга подобно человеку, вошедшему в пещеру ради шутки, и потом вдруг начавшего подозревать, что он потерял дорогу назад.

Прекрати думать об этом, наконец. Это и есть выход.

Он предполагал, что именно здесь была истина. Он не знал, сможет ли сделать это или нет... Но собирался выкинуть всю эту дрянь в старый мусоросборник университета. Очень медленно он встал, взял бланк заказа в обе руки и начал в клочья его рвать. Полоски написанных слов стали исчезать. Он взял ленты, получившиеся из обрывков бумаги и порвал их на мелкие кусочки, которые кинул в корзинку для мусора, где они усыпали дно, как конфетти. Он сидел, уставившись на них добрые две минуты, почти ожидая, что они взлетят вверх, чтобы прирасти друг к другу и снова лечь целым листом на его столе, подобно прокручиваемым назад кадрам из кинофильма.

Наконец он поднял корзинку и понес ее вниз в холл к вмонтированному в стене рядом с лифтом панельному агрегату из нержавеющей стали. Надпись внизу гласила «Мусоросжигатель».

Он открыл панель и вышвырнул мусор в почерневший желоб.

– Туда, – произнес он в странной летней тишине здания английского и математического факультетов. – Все туда.

Там, внизу, это называют дурацкой начинкой.

– А здесь наверху мы называем это конскими каштанами, – пробормотал Тад и отправился назад в свою комнату, держа пустую корзинку.

Все ушло. По желобу в забвение. И до тех пор, пока результаты его обследования не вернутся из госпиталя – или до следующего затемнения, или транса, или птичьей фуги, или еще черт знает какой штуки – он не собирался больше ничего рассказывать. Совсем ничего. Более чем вероятно, что слова, которые он написал на том листе бумаги, целиком и полностью оказались плодом его сознания, подобно сну о Старке и пустом доме, и потому не имеют никакого отношения к убийствам Хомера Гамаша или Фредерика Клоусона.

Там, в Эндсвилле, где оканчиваются все железнодорожные пути.

– Это вообще ничего не значит, – сказал Тад вялым и безучастным голосом... Но когда он уходил в тот день из университета, то почти спасался бегством.

12. СЕСТРЕНКА.

Она знала, что здесь что-то не в порядке – когда она вставила ключ в большой замок Крейга в двери своей квартиры, ей не пришлось его проворачивать, а вместо привычных пощелкиваний он просто нажал из дверь и открыл ее. Не было повода подумать, как глупо с ее стороны уходить на работу и оставлять дверь незакрытой. Почему бы тебе, Мириам, тогда не оставлять на двери записку типа «ХЭЛЛОУ, ГРАБИТЕЛИ, Я ХРАНЮ НАЛИЧНЫЕ В БАНКЕ НА ВЕРХНЕЙ КУХОННОЙ ПОЛКЕ!» Не было повода подумать так, потому что если ты уже живешь в Нью-Йорке шесть месяцев или даже четыре, ты не забыла бы это сделать. Может быть, ты бы только захлопнула наружную дверь, когда собралась бы поехать на каникулы домой и оставляла здесь какую-нибудь жалкую конуру; либо ты могла бы забыть о замке, уходя на работу, если ты прибыла сюда из какого-нибудь городишка типа Фарго, штат Северная Дакота или Эймс, штат Айова. Но после того, как вы прожили некоторое время в этом червивом Большом Яблоке, вы будете закрывать дверь на ключ, даже если относите чашку чая с сахаром соседке напротив своей квартиры. Забывчивость здесь будет напоминать забывчивость человека, сделавшего выдох, но никак не вспоминающего о необходимости сделать следующий вдох. Город полон музеев и галерей, но он также полон наркоманов и психопатов, и вам не стоит испытывать судьбу. Если только вы не родились идиоткой, а Мириам не таковой появилась на свет. Может быть, немного простовата, но не тупица.