Волчья сотня

* * *

Банду разгромили полностью. Казаки деловито прикончили пленных, но батьки Чижа среди них не оказалось – в суматохе боя он успел сбежать, прихватив нескольких товарищей. Казачий отряд собирался на соединение с отрядом Говоркова, и путь его лежал мимо села Большие Раздоры, так что Саенко, прознав про это, выпросился у Бориса проведать куму и заодно посмотреть, как там Варя, а если может ехать, то привезти ее в отряд Говоркова и определить в обоз, потому что по всему выходило, что скоро тронется отряд в Ценск. Бандитов в этих краях немного утихомирили, армия батьки Махно рассредоточилась, чтобы вновь объявиться где-нибудь совершенно в другом месте. К тому же стало известно, что махновцы предприняли штурм самого Ценска и чуть было в этом не преуспели, поэтому командование решило вернуть отряд генерала Говоркова в Ценск.

Вечерело. Борис накормил Ахилла, расседлал, протер спину соломой и дал поваляться, а после решил съездить в имение княгини Задунайской – в ту самую «Дубовую рощу», где ждал его старик Борисоглебский. Он не забыл данное управляющему слово заехать при первой же возможности и взять картину Мантеньи, чтобы передать ее самой княгине. Он справился по карте – до имения было прямиком по степи верст восемь. Он вполне успеет обернуться, да еще время на сон останется.

Ночь была холодная и ясная. В этом году вообще была ранняя холодная осень. Конец октября, а ночами подмораживало. Борис ехал не спеша, предоставляя Ахиллу самому отыскивать дорогу. Было светло от звезд. Здесь, в степи, под открытым небом на всадника и лошадь снизошел покой. От мерного покачивания Борис начал было задремывать, как вдруг вдалеке послышались выстрелы. Борис встряхнулся, сжал коленями бока лошади, и Ахилл полетел как птица.

Вот и экономия. Каменная ограда кое-где обвалилась. Просто удивительно, как быстро все приходит в запустение без хозяев. Борис не стал искать ворота, а перепрыгнул через ограду. Ахилл прекрасно взял препятствие, он вообще окреп благодаря правильному уходу и питанию. Они тихонько ехали по заросшим дорожкам бывшего господского сада. Слева осталось помещение оранжереи. Лунные блики отражались в разбитых стеклах. Ничто не нарушало сонную тишину. Борис ехал к бывшей парадной двери и тут неприятно удивился. Дверь, и раньше порубленная топором, но укрепленная простыми досками, теперь была распахнута настежь. Неприятное предчувствие шевельнулось в глубине души. Он спешился, отвел Ахилла в густую тень, что отбрасывал дом, и велел ждать. Он не сомневался, что умное животное никуда не убежит. Затем он крадучись поднялся на крыльцо и ступил внутрь.

На первый взгляд ничего не изменилось в доме с тех пор, как был он тут с Саенко. Все так же в большом зале находился разрубленный топором рояль, мелких предметов мебели не было вовсе, а из крупных ни одного целого. Валялись книги из огромной некогда библиотеки, у всех портретов были обязательно выколоты глаза. Пыль, грязь и запустение царили в некогда прекрасном доме. Но где же старик управляющий? Распахнутая настежь дверь наводила Бориса на нехорошие мысли. Однако звать Борисоглебского он не стал, а наоборот, старался ступать еще тише, что было весьма затруднительно, учитывая хрустевшие под ногами битые стекла и обломки мебели.

Поднимаясь по лестнице, Борис и увидел валявшийся на мраморных ступенях труп довольно-таки молодого мужика в обрезанной шинели. Лужа крови натекла из раны в животе. Глядя на не успевшую свернуться кровь, Борис понял, что выстрелы, которые он слышал, подъезжая, и были теми, что убили бандита. Борис вспомнил, что у Борисоглебского он видел бандитский обрез – оружие, стреляющее недалеко и не метко, зато раны от него страшные. Он прислушался – в доме стояла гулкая тишина. Где же старик?

Борис прихватил «наган», что валялся тут же, возле мертвого, и побежал, чувствуя, что случилось несчастье. Когда через анфиладу разгромленных комнат он добрался до крошечного помещения, где жил сам Борисоглебский, он, как и предполагал, никого там не нашел. В комнатке был относительный порядок: на столике, как и раньше, расположился старинный бронзовый чайник, стояли две чашки – одна тонкого гарднеровского фарфора, с отбитой ручкой, а другая – простая глиняная кружка. Борис прихватил фонарь, но не стал зажигать и устремился по коридорам тем же путем, что вел его Борисоглебский ночью к заветной картине. В некоторых местах приходилось пробираться в полной темноте, но Борис не зажигал фонарь. Вот и небольшой зал, где нужно было отодвинуть огромный буфет, чтобы проникнуть в секретное помещение. В темном углу почудилось Борису какое-то шевеление, раздался не то вздох, не то стон. Одним прыжком он оказался на месте и при свете луны с трудом узнал в лежащем человеке старика управляющего. Глаза его были закрыты, но по каким-то неуловимым признакам Борис понял, что тот еще жив. Он тронул управляющего за плечо, тот с трудом приподнял тяжелые веки. Борис торопясь зажег фонарь и поставил его так, чтобы свет не бил Борисоглебскому в лицо.