Великий маг

– А вы кого читаете? Кто не быдло?

– О, да все остальные!.. Но если взять лучших, то это изысканные Конрад Генц Готлебский, Эжен Гуклиг, Эдвард из Гунгузы… А чего стоит изысканнейшая проза великого и непревзойденного Гуго Эстэнгайзера? Вот уж кто останется в памяти человечества на все будущие века и тысячелетия – высеченный в мраморе, отлитый в бронзе и золоте!.. Вот кого будут учить дети, запоминать его возвышенные строки… А этот Шекспир – просто тупое наглое быдло. Еще год-два, и его забудут вообще. У него в каждой сцене – кровь, убийства. Речь персонажей груба и неодухотворенна, а люди, читающие его и ходящие в его театр, – извозчики, грузчики, моряки, кухарки, челядь и прочая чернь…

Она заметила лукаво:

– Но, как поговаривают, среди посетителей иногда мелькают и члены королевской фамилии.

– Враки! – вспылил он обозленно. – Во-первых, те посетители в масках. А это значит, что сам Шекспир мог велеть паре слуг одеть маски и посидеть среди зрителей. Таким образом и создаются легенды! Нет, там только быдло и все для быдла. Я туда ни ногой. Я ж говорю, еще год-два и его забудут. Популярность его падет даже среди черни.

Она смешно наморщила носик.

– Гм, мне кажется, вы такое уже говорили года три назад… А то и пять.

– Простите, – возразил он, – но я тогда даже не слышал ни о каком Шекспире!.. Просто, может быть, до меня доходили о нем слухи, и я тогда высказался, что это очередное быдло, которое так же быстро исчезнет, как и появилось…

Она лукаво улыбнулась.

– Вам бы в дипломаты. Вы никогда не ошибаетесь, не так ли?

Я щелкнул по «паузе», они застыли с раскрытыми ртами. Я скривился, вылез из-за компа и потащился на кухню. Опять какая-то фигня. Все труднее и труднее выдавать простенькие тексты. Но выдавать надо именно их, человек воспринимает только простое, разжеванное, понятное. Даже, если изобретаешь нечто совсем дикое, все равно надо сделать вид, что это давно было, все это знают, вот только именно он, читающий, как-то пропустил… что, конечно же, извинительно при таком бешеном темпе жизни.

Конечно, это обидно для самого автора. Каждому хочется каркнуть во все писательское горло: я открыл нечто новое… однако надо выбирать – слава первооткрывателя чего-то непонятного или же внедрение идеи в массы.

К тому же сейчас надо сварганить что-то со скачкой, погоней. Неважно, «за» или «от». Чтоб читающего не затошнило от однообразия материала. Надо помнить, что одна и та же порция крови омывает холодный мозг, благородное сердце и не очень-то разборчивые гениталии. Следовательно, нельзя давать одни занудные нравоучения, ведь порция крови уже от мозга пошла вниз, к сердцу, тому нужны погони, лязг мечей, стук копыт, но и здесь не задерживаться, ибо кровь пошла еще ниже, ниже… Но и там нельзя задерживаться, никакой гигант не проторчит в постели весь роман, уже началась сублимация, пора снова бросить кусок мяса проголодавшимся мозгам!

Позвонила Кристина, я слышал совсем рядом ее возбужденный голос. Она почти дышала в ухо, я чувствовал ее аромат и тепло. Даже не сразу врубился, что протолкнула какой-то договор на мультипликационный сериал по одной из моих ранних книг.

Не врубился, что и сумма-то ого-го, я такие ни за одну книгу не огребал. Кристина это поняла, повторила, но ей пришлось это прокричать еще, пока я понял, о чем речь, скомканно догадался поздравить. Она прокричала еще настойчивее:

– Сейчас лечу к вам!.. Буду через четверть часика! Или вы собрались по бабам-с?

– Да вроде бы нет, – ответил я, подпустив в голос неуверенности. – Во всяком случае, могу отложить это важное мероприятие.

– Отложите, – попросила она. – Такой договор, такой договор!.. Мои двенадцать процентов будут больше, чем вы огребли за последнюю книгу!

– Значит, бумажным книгам совсем звиздец, – резюмировал я.

– Но у хитрой лисы всегда по два запасных выхода? А со мной даже три?!

Не дожидаясь ответа, расхохоталась и повесила трубку. Я посмотрел в окно. Синоптики даже не обещают похолодания, на градуснике за окном все те же рекордные тридцать шесть по Цельсию. В тени. А у Кристины в машине нет кондиционера…

Я заглянул в ванную, переставил по-другому шампуни, вытер зеркало. Когда принимает душ, наверняка смотрит на свое отражение. И поворачивается вокруг оси, рассматривая свое изумительное тело… Черт, я же зарекся о ней думать! В смысле, о теле, таком сладком зовущем теле, которое так хорошо бы мять, иметь… Мудрое гомо понимает, что лучше воспретить себе заглотнуть червячка, чем потом пробовать соскочить с крючка, как случилось со святым Антонием! Держись, инфист… Нет, в данном случае – писатель.