Волки Кальи

Когда Рудбахер расплачивается с ним в конце первой недели, в Форт-Ли, на пятидесятках — Грант, на двадцатках — Джексон, на единственной в полученном от босса конверте десятке — Александр Гамильтон. В конце второй недели, в Либруке, на пятидесятках — Авраам Линкольн, а на десятке какой-то Шедбурн. Правда, на двадцатках по-прежнему Джексон, и это греет душу. В комнате мотеля, где живет Каллагэн, покрывало на кровати розовое в Либруке и оранжевое в Форт-Ли. Это удобно. Проснувшись, он всегда знает, в каком Нью-Джерси находится.

Дважды он напивается. Второй раз, после работы, компанию ему составляет Дикки Рудбахер. Не отстает от него ни на шаг. «Когда-то это была великая страна», — стонет либруковский Рудбахер, и Каллагэн радуется: хоть что-то остается неизменным, в какой бы из Америк он ни оказался.

Но его тень с каждым днем удлиняется все раньше, и он видит первого вампира третьего типа, тот стоит в очереди за билетами в городской кинотеатр, и извещает Рудбахера, что уходит с работы.

— Вроде бы ты говорил мне, что ничем не болен, — ворчит Рудбахер.

— Не понял?

— У тебя зуд в ногах, друг мой. Который зачастую составляет компанию вот этому, — Рудбахер опрокидывает воображаемый стакан, который держит в покрасневшей от мытья посуды руке. — Когда зуд в ногах подхватывает взрослый человек, он практически неизлечим. И вот что я тебе скажу, если бы не жена, которая все еще неплохо трахается, и двое детей в колледже, я бы собрал вещички и присоединился к тебе.

— Правда? — в изумлении спрашивает Каллагэн.

— Сентябрь и октябрь всегда худшие месяцы, — мечтательно говорит Рудбахер. — Ты буквально слышишь этот зов. Птицы тоже слышат его, и улетают.

— Зов?

Во взгляде Рудбахера читается: хватит нести чушь. «Для птиц это небо. Для таких, как мы — дорога. Гребаная дорога зовет нас. Такие, как я, у которых дети учатся, а жена хочет заниматься этим делом не только субботним вечером, включают радио громче, чтобы заглушить этот зов. Тебе нужды в этом нет, — он пристально смотрит на Каллагэна. — Останься еще на неделю. Я накину тебе двадцать пять баксов. Ты просто сорвешь банк в Монте-Карло.»

Каллагэн обдумывает предложение, качает головой. Если б Рудбахер был прав, если б дорога была одна, возможно, он остался бы на неделю… и еще на одну… и еще. Но дорога-то не одна. Их множество, и все они — тайные хайвеи. Он вспоминает книжку, которую читал в третьем классе, и смеется. Книжка называлась «ДОРОГИ, КОТОРЫХ МНОГО».

— Что тут смешного? — хмурится Рудбахер.

— Ничего, — отвечает Каллагэн. — Все, — он хлопает босса по плечу. — Если буду возвращаться этим путем, загляну к тебе.

— Этим путем ты возвращаться не будешь, — говорит Рудбахер, и он, конечно же, прав.

3

— Я провел на дороге пять лет, может, чуть больше или чуть меньше, — заключил Каллагэн, когда они уже подходили к церкви. То была единственная фраза, произнесенная на сей предмет. Однако, они услышали куда больше. А потом не удивились, узнав, что Джейк, направлявшийся в город с Эйзенхартом и Слайтманами, также услышал часть рассказа Каллагэна. Джейка, в конце концов, отличала наиболее развитая способность касаться разума других.

Пять лет на дороге, и больше ничего вслух.

А ведь все остальное, вы понимаете, тысячи потерянных миров розы.

4

Он пять лет на дороге, чуть больше или чуть меньше, только дорога не одна, их великое множество, а пять лет, при определенных обстоятельствах, могут тянуться вечность.

Это шоссе 71 в Делавэре, и яблоки, которые нужно собрать. Это маленький мальчик по имени Ларс и сломанный радиоприемник. Каллагэн чинит его, а мать Ларса дает ему корзинку с ленчем, удивительным ленчем, которого ему хватает на много дней. Это шоссе 317 в сельских районах Кентукки и сбор винограда с Питом Петакки, рот которого не закрывается ни на минуту. Девушка приходит, чтобы посмотреть, как они работают, симпатичная девушка лет семнадцати, сидит на каменной стене под опадающими желтыми листьями, и Пит Петакки размышляет о блаженстве, которое испытал бы, если б эти длинные бедра, скрытые джинсой, обняли его шею, а он погрузил бы язык в пещерку между ними. Пит Петакки не видит синего свечения, которое окружает девушку, и, конечно же, не видит, как чуть позже ее одежда падает на землю: Каллагэн, сидя рядом с ней, одной рукой привлекает ее к себе, а когда она уже гладит ему бедро и тянется губами к шее, всаживает в нее нож, под самое основание черепа. Этот удар у него отработан.