— Меня волнует не выкидыш, — ответил Роланд. — Я боюсь, что Черный Тринадцатый придаст силы тому, что сидит в ней, — он помолчал. — Им обоим. Младенцу и его хранительнице.
— Миа.
— Да, ей, — и тут же он улыбнулся близнецам Тавери. Френсина ответила ему мимолетной улыбкой, которая превратилась в ослепительную, стоило ей перевести взгляд на Эдди.
— Давайте посмотрим, что вы сделали, если карта готова, — Роланд протянул руку к листу бумаги.
— Мы надеемся, что все правильно, — ответил Френк Тавери. — А вдруг нет. Мы боялись, будь уверен. Миссас дала нам такой прекрасный лист бумаги, вот мы и боялись.
— Сначала мы все нарисовали на земле, — добавила Френсина. — Потом нанесли контуры тонким углем. И, наконец, Френк их обвел. Потому что у меня дрожали руки.
— Боялись вы напрасно, — успокоил их Роланд. Эдди подошел ближе, взглянул через плечо стрелка. Карта получилась отменная, с городским Залом собраний, площадью в центре, Большой рекой (Девар-Тете), бегущей у левого края листа обычной писчей бумаги, которая в его Америке продавалась в любом магазине канцелярских принадлежностей.
— Ребята, это просто потрясающая карта, — прокомментировал Эдди, и на мгновение подумал, что Френсина Тавери грохнется в обморок.
— Ага, — кивнул Роланд. — Вы очень нам помогли. А теперь я сделаю то, что вам может показаться богохульством. Вы знаете это слово?
— Да, — кивнул Френк. — Мы — христиане. «Не упоминай всуе имя Господа, твоего Бога, или Его Сына, Человека-Иисуса». Но богохульством является также надругательство над чем-то прекрасным.
Тон его оставался серьезным, но по глазам чувствовалось: ему хочется увидеть, какое же богохульство намерен совершить пришелец из мира древних. Того же хотелось и сестре.
Роланд сложил лист бумаги, к которому они боялись прикоснуться, пополам. Подростки ахнули. Как и Розалита Мунос, пусть и не так громко.
— Мой поступок — не богохульство, потому что теперь это не бумага, — пояснил Роланд. — Это инструмент, а инструменты следует беречь. Понимаете?
— Да, — в их голосах слышалось сомнение. Которое, правда, ушло, когда они увидели, с какой осторожностью Роланд убрал сложенную карту в кошель.
— Большое вам спасибо, — Роланд левой рукой взялся за руку Френсины, правой, без двух пальцев — Френка. — Своими руками и глазами вы, возможно, спасли много жизней.
Из глаз Френсины брызнули слезы. Френк какое-то время держался, но вскоре слезы потекли и по его веснушчатым щекам.
— Хорошие дети, — сказал Эдди, когда они возвращались к церкви. — Талантливые дети.
Роланд кивнул.
— Можешь ты представить себе, что один из них возвращается из Тандерклепа пускающим слюни идиотом?
Роланд, который очень даже хорошо мог это себе представить, промолчал.
Сюзанна, не споря, согласилась с решением Роланда оставить ее и Эдди на ступеньках церкви, и стрелку вдруг вспомнилось, что она не захотела идти и на пустырь, где росла роза. Задался вопросом, а не боится ли какая-то ее часть того же, что и он. Если так, то битва, битва за ее тело, уже началась.
— Сколько должно пройти времени, прежде чем мне входить в церковь и вытаскивать вас оттуда?
— Прежде чем нам входить в церковь и вытаскивать вас оттуда, — поправила его Сюзанна.
Роланд задумался. Эдди задал хороший вопрос. Посмотрел на Каллагэна, который стоял на верхней ступеньке, в синих джинсах и клетчатой рубашке с закатанными рукавами, сцепив пальцы перед собой. Роланд видел, какие крепкие у него мышцы рук.
Старик пожал плечами.
— Он спит. Проблем быть не должно. Но… — он расцепил руки, указал на револьвер на бедре Роланда. — Я бы оставил это здесь. Вдруг он спит с одним открытым глазом.
Роланд расстегнул пояс с револьвером и передал Эдди. Кошель с картой отдал Сюзанне.
— Через пять минут. Если с нами что-то случится, я, возможно, смогу крикнуть, — добавлять: «Или не смогу», — не стал.
— Джейк к этому времени уже подъедет, — заметил Эдди.
— Если они приедут, пусть ждут снаружи, — распорядился Роланд.
— Эйзенхарт и Слайтманы в церковь входить не будут, — подал голос Каллагэн. — Они поклоняются Орисе. Госпоже риса, — он скорчил гримаску, показывая свое отношение к Госпоже риса и остальным второсортным богам Кальи.
— Тогда, пошли, — подвел черту Роланд.
Прошло немало времени с тех пор, когда Роланд Дискейн испытывал суеверный страх, свойственный иной раз верующим людям. Наверное, такого не случалось с ним с детства. Но страх тяжелой ношей лег ему на плечи, едва отец Каллагэн отворил дверь скромной деревянной церкви и придержал ее, пропуская Роланда вперед.