Волки Кальи

И Он направляется к Каллагэну. Тот отступает к конюшне, где ждет ненайденная дверь. Он не хочет туда идти, но больше некуда. «Не подходи ко мне», — говорит он. — Нет, — отвечает Уолтер, человек в черном. — Не могу, — он протягивает ящик Каллагэну. И одновременно хватается за крышку.

— Нет! — вскрикивает Каллагэн. Потому что не хочет, чтобы человек в черном открыл ящик. В нем находится что-то ужасное, его содержимое может ужаснуть даже Барлоу, злобного вампира, который заставил Каллагэна испить его крови и отправил странствовать по всей Америке, как капризного ребенка, компания которого ему надоела.

— Продолжай идти и, возможно, я его не открою, — издевается над ним Уолтер.

Каллагэн пятится к конюшне. Скоро он уже под крышей. И с этим ничего не поделаешь. Он физически чувствует, как сокращается расстояние до односторонней двери.

— Ты жесток! — выплевывает он.

Глаза Уолтера широко раскрываются, на мгновение на лице читается глубокая обида. Это, возможно, абсурд, но Каллагэн заглядывает в запавшие глаза человека в черном и убежден, что чувство истинное. А потому теряет последнюю надежду, что происходящее с ним — сон или некая интерлюдия перед смертью. В снах, во всяком случае, его снах, плохиши, злодеи, являли собой чистое зло, не проявляли каких-либо эмоций.

— Я — такой, каким меня сделали ка, Король и Башня. Мы все такие. Мы загнаны в рамки, из которых нам не выйти.

Каллагэн вспоминает Запад, по которому путешествовал в других реальностях: заброшенные силосные башни, закаты, которыми никто не любовался, длинные тени, собственную горькую радость от осознания того, что он тащит за собой свою клетку, звяканье держащих его цепей, превращающееся в сладкую музыку.

— Знаю, — говорит он.

— Да, вижу, что знаешь. Не останавливайся.

Каллагэн пятится по конюшне. Вновь до него долетает слабый запах сена давно ушедших дней. Детройт кажется галлюцинацией. Как и все воспоминания об Америке.

— Не открывай ящик, — говорит Каллагэн, — и я не остановлюсь.

— А ты прекрасный паппа, знаешь ли.

— Ты обещал не называть меня так.

— Обещания даются для того, чтобы их нарушать, паппа.

— Не думаю, что ты сможешь убить его, — говорит Каллагэн.

Уолтер морщится.

— Это дело ка, не мое.

— Может, и ка не удастся. Предположим, он выше ка?

Уолтера отбрасывает назад, как от удара. «Я богохульствую, — думает Каллагэн. — А для этого человека, полагаю, такое — не подвиг».

— Никто не может быть выше ка, лжепророк, — бросает ему человек в черном. — А комната на вершине башни пуста. Я это знаю.

И хотя Каллагэн не уверен, что понимает, о чем толкует человек в черном, отвечает он быстро и уверенно. «Ты не прав. Бог есть. Он ждет и наблюдает за всем со своего высокого трона. Он…»

Слишком много и разного происходит практически одновременно. Слышатся глухие удары: заработал насос. Зад Каллагэна упирается в тяжелое, гладкое дерево двери. Человек в черном протягивает Каллагэну ящик, одновременно открывая его. И его капюшон откидывается назад, открывая бледное, оскаленное лицо, очень уж похожее на морду горностая (это не Сейр, но на его лбу такой же красный круг, открытая рана, кровь в которой не капает и не свертывается), лицо хитрого, скользкого типа. И Каллагэн видит, что находится в ящике, видит Черный Тринадцатый, лежащий на красном бархате, как глаз какого-то чудовища, выросшего не под сенью Господа. От одного только его вида Каллагэн начинает кричать, ибо чувствует безмерную силу магического кристалла: Черный Тринадцатый может забросить его куда угодно, а то и просто в никуда. А тут еще открывается дверь. Даже в охватившей его панике, чего там, ужасе, Каллагэн успевает подумать: «Поднятие крышки ящика открывает дверь». Он продолжает пятиться, уже в другую реальность. Слышит пронзительные голоса. Один из них — Льюпа, он спрашивает Каллагэна, почему тот позволил ему умереть. Другой принадлежит Роуэне Магрудер, которая говорит ему, что это и есть другая жизнь, и как она ему нравится? Его руки поднимаются, чтобы закрыть уши, когда один старый сапог цепляется за другой и он начинает валиться на спину, думая, что за дверью Ад, что человек в черном втолкнул его в настоящий Ад. И когда его руки поднимаются на уровень груди, человек в черном, передает ему открытый ящик. А шар движется. Поворачивается, как глаз в невидимой глазнице. И Каллагэн думает: «Он живой, это украденный глаз какого-то ужасного монстра, который живет за пределами вселенной, на пределами Бога и, о Боже, он видит меня!»