Я – сингуляр

А ведь мир той интеллигенции отличим от нынешнего только в мелких деталях! В сравнении, конечно, нынешнего с сингулярным. Самая косная сила не слесари – эти хоть и не все, но готовы учиться, однако русская интеллигенция устроилась настолько удобно, что уже не сдвинуть с судейского места. Учиться ничему не будет и не может, сама учит «высокой духовности», хотя не понимает, что это, но это не помеха, а повод туманно и возвышенно поговорить о трансцендентности, непознаваемости, ведь у духовности нет дна и потому нет точного обозначения, алгеброй гармонию не измерить, это надо чувствовать, а не понимать…

От этого «чувствовать» рукой подать до «верить», что для такого, как я, дико и оскорбительно. Но для русской интеллигенции верить – это состояние души. Для нее верить – это принадлежать к избранному кругу. Причем верить нужно не именно в Бога, в него можно и не верить, но обязательно верить в соборность и духовность, в глубинность нравственных помыслов русского народа, который сам о них не знает, но это знает русская интеллигенция…

Конечно же, ни один из этих русских интеллигентов не войдет в сингулярность уже потому, как сказала Габриэлла, что с ужасом и омерзением отшатнется от нее, как от чего-то ужасного, сатанинского, технологического.

Я сделал усилие и, сделав шаг назад, перевел дыхание. Да, технологичность и интеллигентность по-русски несовместимы. В России интеллигенты всегда выступали против любых технологий, те якобы вытесняют духовность, соборность и разрушают нравственность.

У русской интеллигентности есть платформа, есть база, есть убеждения, от которых не откажутся. С этой точки зрения и Сергей Константинович, и Людмила Николаевна, и Игорь Арнольдович, и, конечно, Габриэлла куда нравственнее меня, что все еще без четких и железобетонных критериев и ориентиров в быстро меняющемся мире.

И в то же время, в то же время…

Во рту стало горько, словно я полдня жевал полынь. Страшно такое помыслить, но Габриэлла действительно потеряна. Это только в дешевых мелодрамах любовь, секс и всякие сю-сю выше долга, чести, но не среди людей, у которых есть нравственные стержни. Да еще в моем мире, лишенном нравственных ориентиров, смешно говорить о каких-то принципах.

Но Габриэлла… она – настоящая. И ее идеалы, впитанные с молоком матери и взращенные и развившиеся в ее тесном окружении, не позволят опуститься так низко, чтобы пойти за мной только потому, что ах-ах, полюбила, а выше любви у простых людей нет ничего. Но это – у простых.

А если, мелькнула жалкая мысль, ну ее на хрен, эту сингулярность? Жили без нее, умирали без нее… Умерли Толстой, Достоевский, Менделеев, Гомер, Шекспир, Ньютон, Паскаль… а почему я должен пытаться избегнуть их судьбы? Они лучше меня, но все-таки умерли…

Глава 13

На другой день, отоспавшись, я постарался посмотреть на все более трезво и рационально. Конечно, я дурак, надо было подходить к этому вопросу, вернее, подводить, мягче и осторожнее.

А так даже мне сейчас, при свете дня, непонятно, из-за чего поссорились. Вчера было понятно, а вот отоспавшемуся – непонятно.

Из-за чего? Не просто поссорились, а Габриэлла уверена, мы расстались. Ха, щас я ее так просто отпущу! Нормальные люди ссорятся, кому мусорное ведро выносить, кому собаку выгуливать, скандалят из-за ревности, подгоревшего бифштекса, смазливого соседа или соседки, а также купленных на размер меньше туфель…

А мы, смешно сказать, поссорились из-за… тьфу, культуры. Вернее, что ею считать. Двое придурков. В постели проблем нет, трахались нормально, а это теперь основная причина ссор: несовместимость желаний, каждый хочет по-своему, а на поводу у женщины можно пойти раз-другой, но не всю семейную жизнь, здесь наша психологическая доминанта бунтует…

К счастью, как всякий занятый любимым делом человек, Габриэлла на сексе не зациклена и не ищет в нем основу бытия, во всем остальном вкусы совпадают, взять хотя бы астрономию.

Так какого же?..

Я робко позвонил вечером, она не взяла трубку. Вернее, увидела по имени, кто звонит, и не ответила. Не ответила и на другой день. И на третий.

Я подстерег ее на выходе из университета, но она прошла мимо, не удостоив взгляда, хотя я катил, почти обдирая шины о бордюр, до троллейбусной остановки.

И – маятник качнулся в обратную сторону. Мой оптимизм, что это не ссора, а недоразумение, начал стремительно испаряться, а вместо него разверзлась бездна тревоги и безнадежности.