Земля наша велика и обильна...

Да, все нации созданы писателями. Всю историю человечества были роды, кланы, племена, народы, но не было никаких наций, они появились лет триста назад, первыми националистами были американцы, в смысле – жители отколовшихся от Англии колоний, потом осознали себя нацией революционные французы, подстрекаемые памфлетами и едкими пьесами, затем в мелких германских королевствах и княжествах прогремела героическая песнь Арндста «Deutsch­land uber alles», где поэт призывал всех баварцев, саксонцев, пруссов и прочих-прочих осознать, что они – германцы, и дать отпор проклятым оккупантам-французам.

Но если немецкий национализм возник в девятнадцатом веке, то остальные страны осознали себя нациями еще позже, а немалая часть поняли, что они – нации, только в двадцатом веке. Следовательно, это совсем новое и молодое по историческим меркам понятие, а это значит, что его нельзя и не стоит рассматривать как нечто вечное.

ГЛАВА 13

Я трудился над бифштексом, в нагрудном кармане затрепыхался мобильник. Мелькнула мысль отключить, но я подавил естественный для простого человека порыв, русский националист свои интересы должен ставить ниже общественных, выудил из кармашка и отщелкнул крышку.

Судя по высветившемуся номеру, это Вадим Игнатьев, он заговорил быстро, захлебываясь словами:

– Борис Борисович, подходит годовщина битвы под Полтавой!.. Надо начинать готовиться! Мои ребята горят желанием принять участие в Полтавской битве. Правда, почти все хотят за шведов, но это ничего, наберем и за русских. А нет – в приказном порядке…

Я поколебался, сказал с неловкостью:

– Вадим, извини, что перебил. Видишь ли, наступает такой странный вроде бы… но весьма важный момент, поворотный пункт в истории человечества, когда скоро уже нельзя будет хвастаться военными победами предков.

Я чувствовал по оборвавшемуся дыханию, как он отшатнулся или же отвел руку с мобильником, словно заподозрил в нем замаскированную гранату.

– Что? Да чтоб я когда-то перестал гордиться победой русских войск под Бородином? Или на Куликовом поле?

Я смолчал, что в битве под Бородином была не победа, а полный разгром русских войск: половину истребили, а осталь­ные разрозненные части еще несколько дней пробирались лесами к новому месту сбора. Да и на Куликовом поле мы ценой потери почти всего русского войска одолели только один из татарских отрядов. Но пришел второй, и Дмитрий Донской бросил Москву и ударился в бега…

– Надо переставать, – ответил я с неловкостью. – Думаешь, у немцев, англичан или французов нет побед? Да побольше, чем у нас… Но как хвастаться, когда сидят за одним европейским столом?

Он на миг замолчал, подумал, а когда заговорил, в голосе послышалось недолгое колебание, затем снова такой же напор, словно перепрыгнул барьер и понесся галопом:

– Ладно, с французами не будем о Наполеоне…

– А с татарами, – добавил я, – о Казани. Разве что хвастаться победами над половцами и печенегами, те не ответят? Но тем более недостойно попирать мертвых. Мы все садимся за общий стол, сливаемся в один человеческий род, как можно бахвалиться кровопролитием в семье?

В трубке послышалось сердитое сопение, донесся недовольный голос:

– Все вроде бы правильно, но это слишком… правильно. Для таких людей, которых еще нет. И для будущих отношений. А мы – политики! Что значит – живем сегодняшним днем и дело имеем с сегодняшним народцем, из которого говнецо еще давить и давить. Так я готовлю массовое зрелище?

– Готовь, – согласился я.

Мобильник отключился, я некоторое время смотрел невесело на экранчик. Ладно, вернемся к нашим баранам. Бритоголовые уверены, что нация – это чистота крови, чуть более продвинутое большинство уверено, что нации – это этносы, но самые продвинутые понимают, что в этом случае из русских пришлось бы исключить очень многих, в первую очередь миллионов двадцать татар, потому эти продвинутые утверждают безапелляционно, что нация – это языковая общность. То есть все, кто говорит на русском, – уже русские.

Ерунда, конечно. На английском говорят в Канаде, Новой Зеландии, Индии и даже в Черной Африке, на немецком – не только в Германии, вот Швейцария тоже считает его родным языком, словом, язык тоже ни при чем.

А при том только созданные писателями легенды о великом происхождении, о божественных предках, о величайших подвигах, которые, оказывается, совершили наши далекие, очень далекие герои-прародители. Никакая экономика не в состоянии создать нацию, но ее создают такие, как тот умелец со «Словом о полку Игореве» или другие с «Велесовыми книгами», этрусками и херусками, пеласгами и троянцами, арийцами и гиперборейцами. Создают так, как нацию поляков создал Сенкевич своими великолепнейшими романами о героическом прошлом Польши, как создал нацию финнов Леннрот эпической «Калевалой», немцев – Шиллер и Гёте, а евреев – Сидор Перельман из Одессы, придумавший и навязавший группке энтузиастов так называемый язык иврит.