Закат на Босфоре

– Вы уверены? Вы понимаете по-русски? – подскочил полковник на месте.

– Я не понимаю по-русски, но догадалась, – она пожала плечами. – Что тут странного? Старик ведь был русский эмигрант, он очень плохо объяснялся на других языках.

– Значит, вы не поняли, о чем шел разговор? – разочарованно спросил Горецкий.

– Нет, но кое-что определила на слух. Мужской голос угрожал, а старик отвечал блеющим фальцетом и безумно боялся, просто всхлипывал от страха.

– Долго продолжался разговор?

– Я не знаю. Я почувствовала опасность и решила уйти, тем более что перчатка нашлась в ридикюле. – Нинетт твердо посмотрела на Горецкого.

– Мадам, вы поступили очень разумно. Если бы вас видел тот человек, он бы мог причинить вам вред.

– Я это поняла и побежала оттуда как могла быстро. А когда через несколько дней я прочла в газетах про убийство, то испугалась и все ждала, что полиция меня найдет.

– Не беспокойтесь, мадам, я не причиню вам неприятностей, – с чувством ответил полковник Горецкий и откланялся.

Француженка посмотрела ему вслед с легким беспокойством, потом встрепенулась, отогнала неприятные мысли и направилась в свой театр варьете, где танцевала в кордебалете и даже исполняла одну песенку – всего три куплета, но господин директор обещал это исправить, если она будет умницей.

Глава шестнадцатая

«Итак, убийца русский, – думал полковник Горецкий. – Это не новость, начальник полиции и раньше был убежден, что убийца – русский, оттого, что он убивает только русских. Если верить этой очаровательной француженке, а у меня нет оснований ей не верить, то убийца перед тем, как зарезать старого ростовщика, учинил ему форменный допрос. Принимая во внимание, что остальных он убивал быстро и незаметно, возникает вопрос: что он хотел узнать от Фомы Сушкина?»

Все, кто мог знать ответ на этот вопрос, мертвы. А если не все? И полковник Горецкий сделал последнее, что ему оставалось: он решил отыскать кого-нибудь из пассажиров, что плыли на том же пароходе, что и Фома Сушкин и Мария Костромина – возможно, эти же люди жили в гостинице «Пале-Ройяль», а в том, что разгадка дела связана с гостиницей, полковник почти не сомневался.

Однако легко сказать, но трудно выполнить. Если власти вели строгий учет прибывающих эмигрантов, то есть по прибытии каждого парохода его пассажиры тщательно регистрировались, осматривались врачом и проходили санитарную обработку, то потом, когда беженцы попадали в Константинополь, их судьба никого более не интересовала. Люди устраивались как могли – те, кому удалось сохранить достаточно средств, снимали приличные квартиры и ждали, когда им разрешат двинуться дальше – в Париж или в Берлин (англичане русских эмигрантов не принимали). Те же, у кого не было денег, быстро проедали последнее и обивали пороги разных государственных учреждений – голодные, нищенски одетые, многие с голодными запаршивленными детьми… Где они ночевали – никто не знал, и найти такого человека в огромном городе было практически невозможно.

Из нескольких фамилий, которые выписал себе в книжечку полковник Горецкий на острове Халки, удалось отыскать только адрес вдовы действительного статского советника Ильинского, она жила в небольшой, но находящейся в приличном доме квартире недалеко от дома самого Горецкого.

Дверь открыла самая настоящая русская горничная.

– Как доложить?

– Скажи, милая, что полковник Горецкий желает видеть по важному делу.

На горничную произвели впечатление отлично пошитый френч, запах дорогих табака и одеколона, поэтому она быстро вернулась и пригласила войти.

Посредине комнаты в большом кожаном кресле восседала крепкая с виду старуха. Полковник мигом отметил и платье из дорогой материи, и жемчужное ожерелье на шее, и множество колец на скрюченных артритом пальцах. Очевидно, вдова действительного статского советника сумела в свое время утаить от красных и махновцев кое-что ценное. Молодой мужчина, в котором Горецкий без труда узнал бывшего офицера, сделал несколько шагов по направлению к полковнику, припадая на одну ногу.

– Штабс-капитан Георгий Ильинский. Это моя тетка – Аглая Александровна Ильинская. Чем могу служить?

– Я, собственно, вот по какому делу, – начал Горецкий. – Вы ведь прибыли в Константинополь из Ялты?

– Ну да, жена заболела, и мы едва успели на последний пароход.

У окна послышалось какое-то движение, и полковник обратил внимание на молодую женщину, которая держала на коленях шитье. Горецкий поклонился и выжидательно поглядел на штабс-капитана, ожидая, что тот представит свою жену. Тот открыл было рот, но раздался скрипучий голос старухи: