Сингомэйкеры

Кронберг послушал, сказал с удовлетворением:

– Ну хоть кто-то сказал концептуально! А то все упирают, что это быдло гадит в подъездах, спивается и блюет в подъезде. Вот и Макгрегор как-то блевал… Ну-ну, были свидетели! Ну и что, если нет записей? Ты тогда еще не был среди нас. Но к тебе уже присматривались… Ошибка в том… нет, это не ошибка, это просто очередной виток развития. Вот как пишет наш друг Юджин: сперва были рабы, потом стали простолюдинами. К ним относились, как и положено к низшему классу, но когда культура и прочее от элиты высшего света стали поступать в массы высшего света… хорошо я загнул?.. так вот среди этой массы и родилось то сочувствие к простолюдинам, что сперва родило гениальную мысль: они такие же люди, как и мы, – а затем уже совсем дурацкую: давайте им дадим те же права и свободы, какие у нас.

Макгрегор покосился на меня, подмигнул неожиданно и фыркнул:

– А когда у нас подряд шли две умные мысли?

Штейн гоготнул:

– А две дурацкие?

– Дурацкие вообще ходят стаями, косяками, стадами! А вот умные… Потому и пошли это эгалите, фратерните и это… как его… ну, которое братство. В смысле, братство с простолюдинами. Но так как простолюдинов хрен поднимешь до своего уровня, пришлось спуститься самим в быдлизм. Надо сказать, что сопротивлялись недолго: спускаться всегда легче, чем переть наверх.

– Да уж, – согласился Макгрегор, – я как-то поймал одного недавно, что играет в тетрис…

Штейн надулся.

– А что в тетрисе плохого? Вспомнил старое доброе… Вечное, можно даже сказать.

– Да ладно, все мы люди. Вон Гадес вообще занимается бог знает чем с нашей уборщицей, и то ничего. Мы пока что в телах этих двуногих обезьян, так что все простительно. Пока простительно.

Но Штейн все равно надулся, брови сдвинуты, отвернулся, весь преисполненный негодования и достоинства, бьющего фонтаном через край. Гадес, к счастью, занят тем, что набирает на браслете часов какой-то код, не слышит инвектив, так что Макгрегор и уел в свое удовольствие, и остался небитым, что вообще-то немаловажно для счастья в этом мире.

Мне все казалось, что не просто весело перешучиваются, а идет какой-то пробный тест для меня, и хотя я помалкиваю почтительно, но мою мимику наверняка смотрят на мониторах под разными углами, сравнивают с шаблонами, где уже висит табличка, что означает то или другое выражение на морде лица.

На всякий случай я надел и держал почтительно-внимательное выражение, а когда Кронберг или Макгрегор косились на меня, я торопливо кивал, мол, ну а как же еще, это же само собой!

Кронберг вздохнул, развел руками и посмотрел на меня прямо.

– Вот видите, Юджин, с какими неполиткорректными чудовищами приходится мне работать.

Макгрегор презрительно скривил губы.

– Политкорректность… Она понятна и объяснима, если встать на точку зрения тех существ, что ею пользуются. Но мы – не они.

– Не они, – сказал и Кронберг. – Политкорректность оправданна в быту, среди простых людей. Там, на дне, они все – белые, черные, цветные, краснокожие… то бишь кавказоиды, афроамериканцы, еще какие-то типы, но только не китайцы, арабы или индийцы – никого нельзя назвать тем, кем он является! Но эта хрень не для нас. У нас здесь нет белых, негров, китайцев или индийцев. У нас только умные люди, индекс интеллекта которых выше ста. По нашей шкале!

Он посмотрел на меня так, словно подозревал во мне негра преклонных годов. Я торопливо кивнул, а так как от меня ждали не только кивка, но и каких-то слов, я сказал вежливо:

– Я тоже не замечаю, какого цвета кожа у наших сотрудников. И какой разрез глаз.

– Вот видите, – сказал Кронберг, – и Юджин полагает, что политкорректность – чушь.

– Он так не полагает, – запротестовал Макгрегор. – Юджин, разве вы так полагаете?

Я ощутил себя на краю пропасти, но от меня требовали четкого ответа, и я решился, будто прыгнул в бездну:

– Я глубоко уважаю законы, но я никогда не поставлю рядом академика, даже если это Кокошин, и спившегося наркомана, что не вылезает из тюрьмы за кражи и убийства.

Кронберг сказал с удовольствием:

– Вот видите? А политкорректность не только ставит знак равенства, но еще и требует, чтобы этому наркоману оказывали больше внимания, чем академику. Ребята, на нас слишком большая ответственность, чтобы мы играли еще и в политкорректность. Потому у нас нет чернокожих, которых взяли только для того, чтобы демонстрировать равное отношение ко всем расам, верам и сексуальным вывихам.