Сингомэйкеры

– Как вы полагаете, – спросила она и, придвинувшись чуть ближе, закинула на меня ногу, – консервативная часть общественности окажет ли сопротивление, если завтра нудисты не просто выйдут на демонстрацию, но и после фестиваля попробуют разгуливать по улицам обнаженными?

Я едва не взвыл, когда сгиб ее горячего колена лег на мой уже вздутый и твердый, как гранит, пенис. А она, придвинувшись вплотную, прижалась к моему боку мягкой грудью и, блестя глазами, смотрела с великим интересом.

Я сказал пересохшим ртом:

– Конечно, окажет…

– Почему? Во время фестиваля обещали не мешать.

– Одно дело клоуны на улицах, – ответил я отстраненно, потому что весь сосредоточился на том месте, которое придавила коленом, – на это время детей можно убрать в лагерь, другое…

– Жаль, – проговорила она.

– Жаль, – согласился я.

Глубоко вздохнув, она невольно сдвинула ногу ниже на пару миллиметров и тут же, выдыхая, вернула ее на место. Я сжал зубы, издевается, зараза, но не поддамся, я же мужчина, а не животное, а мужчиной считается тот, кто умеет открывать шампанское, пользоваться столовыми приборами и подавлять сексуальные инстинкты.

– Но общество становится толерантнее, – произнесла она задумчиво и с надеждой, – когда-то стена рухнет…

– Обязательно, – сказал я.

– И тогда люди перестанут стыдиться того, чего не следует стыдиться…

Колено ее сдвинулось ниже, еще ниже, наконец мои гениталии получили свободу, которой совсем не обрадовались, а она, устраиваясь поудобнее, опустила голову мне на плечо. Я замер, когда она, все так же приудобливаясь, положила руку мне на грудь. Ладонь оказалась горячей, словно только что из кипятка.

– Перестанут, – проговорил я сквозь зубы.

Ее ладонь опускалась все ниже, очень медленно и дразняще. Я сжимал челюсти, все это подается как невинные прикосновения во время интересного разговора двух интеллектуалов, и если сейчас ее схвачу, то… конечно, вряд ли станет говорить, что я изнасиловал, но покажу себя человеком со слабой волей, а во мне настолько силен инстинкт бойца, что мне важнее вот по-мальчишечьи доказать свою стойкость, чем удовлетворить свои животные инстинкты.

Ее ладонь то замирала, то снова сдвигалась, а когда я уловил, что движение подчиняется ритму моего дыхания, стал дышать глубже, чтобы ладонь соскальзывала со вздымающейся груди дальше. Наконец ее пальцы коснулись того, чего должны были коснуться, обхватили, сжали.

Над ухом прозвенел ее тихий смех.

– Сдаешься?

– Нет, – прохрипел я.

– А так?

– И так не сдамся…

– А вот так…

– О господи…

Я ухватил ее грубо и жадно, рывком оказался сверху. Она засмеялась победно, быстро выгнулась, ее длинные ноги оказались на моих плечах, а мои пальцы погрузились в ее ягодицы, словно стальные крюки. Ее глаза сияли, кипящая лава тяжелыми волнами бьет в мозг, я выпустил из себя животное, но рулил им с помощью могучего интеллекта, который знает многое, ага, многое, и раз уж не совсем животное, тот должен уметь больше и здесь, в животности… В смысле быть больше животным, чем животные.

Наконец после долгой изнурительной схватки мы расцепили руки и упали рядом. Кровь стучит в виски, грудь вздымается, а рядом точно так же часто дышит моя соперница, потом я услышал тихий смех.

– Да, – донесся срывающийся голос из темноты, – мы переборщили с жареным мясом…

– Да еще со специями, – согласился я, жадно хватая раскаленным ртом воздух.

– Завтра нужно исключить из меню…

– Обязательно, – согласился я. – Еще один такой оргазм, и я откину копыта!

– А я, – сказала она, – раз уж перенесла такое, теперь все на свете выдержу.

Глава 4

Утром я проснулся, держа ее в объятиях, и долго выкарабкивался, стараясь не разбудить. А выкарабкиваться пришлось долго, наши тела так переплелись, что и сам не сразу определил бы, где чья нога. Нудистка перевернулась на спину, роскошные волосы разметались, закрыв всю подушку, и это показалось настолько эротичным, что я засмотрелся на них больше, чем на уже отдохнувшие от моих жадных пальцев ее полные груди.

Я едва успел заказать обильный завтрак в номер, когда она проснулась. Официант с коридорным вкатили столик и перегружали на большой стол, когда она вскочила и пробежала, сверкая голыми ягодицами, в душ.

У меня в голове вертелись, метаморфозировались и преобразовывались новые идеи. Каким-то образом мозг ухитрился все же работать над проблемой, ради которой я и прибыл. Странное вообще-то ощущение. Вроде бы я трахался, как распираемый гормонами молодой грузчик или новобранец, получивший наконец-то увольнительную, но, как оказалось, трахался не совсем я, а только часть меня, другая же упорно работала над проблемой заслона для нелегалов.