Черный путь

– Но сейчас он может быть нам полезен, – чуть смягчился собеседник. – Сделаем так: ты позаботишься о вывозе младших птенцов в безопасное место – но в пределах империи, чтобы они могли вернуться в Атан, как только все закончится. Сам же ты вместе со всем Ковеном вступишь в войну против Инквизиции – и на стороне Властителя. Твоя задача – сделать так, чтобы он доверял тебе. Тебе оказана великая честь – ты станешь оружием в руках бога и получишь силу, достаточную для того, чтобы уничтожить нависшую над миром угрозу! А пока пусть одно зло обернется против другого. Ты понял меня?

– Да, великий.

– Я верю в тебя. Иди, и да пребудет с тобой благословение мое и божие!

Вновь вспышка белоснежного света – и Хейсар остался в часовне один.

Через полстана старый апостолит сидел в глубоком кресле у камина, погруженный в тяжкие размышления, и пил крепкое вино. После разговора с Покровителем на душе остался мутный осадок и подсознательное ощущение подлога, словно выпил залпом кубок дешевой отвратительной бурды вместо благородного напитка.

Хейсар всю свою сознательную жизнь посвятил служению Сойхе и его братьям и сестрам, он полностью разделил сущность своего Покровителя и сам стал живым воплощением Веры. О, верить он умел! И сегодня он поверил этому странному графу Этьену, его открытому взгляду и горячим словам, за которыми явственно прослеживался трезвый и расчетливый ум. Поверил почти сразу. И не увидел в нем никакого зла…

Тихо скрипнула дверь, в гостиную вошел Найчелл.

– Отец, я тебе не помешаю? – негромко спросил он.

– Нет. Скорее даже поможешь, – после секундного раздумья ответил Хейсар.

Молодой человек приблизился к догорающему камину, подбросил пару поленьев и сел во второе кресло. Щелчком пальцев – старик недовольно поморщился – создал себе хрустальный бокал, наполнил его вином.

– Твое здоровье, отец. – Найчелл пригубил рубиновую жидкость. – Хорошее вино… Что тебя тревожит? Я чувствую в тебе смятение и неуверенность.

– С каких это пор ты начал читать чужие чувства? – с подозрением поинтересовался аристократ.

– С тех самых, как научился наблюдательности и умению делать логические выводы. Последний раз ты вот так вот сидел в кресле и пил вино в одиночестве при угасающем камине, когда решал, встать ли тебе во главе Ковена.

Хейсар глухо рассмеялся.

– Ты прав. Я в смятении и не знаю, что мне делать.

– Расскажи, что случилось – если имеешь право говорить об этом. Возможно, я смогу что-нибудь подсказать…

– Чуть меньше стана назад я разговаривал с Сойхе.

И он вкратце поведал сыну суть разговора с Покровителем.

Когда рассказ закончился, несколько минут оба молчали. Бокал в руках Найчелла нервно менял форму, перетекая и искрясь, превращаясь то в вычурное украшение, то в необычный стилет. Наконец он заговорил:

– Я тоже разговаривал сегодня с Кайте. А Вирена – с Бяйле. И оба отреагировали на весть о Властителе одинаково, заявив, что он должен быть уничтожен. Причем Вирена рассказала мне, что когда она услышала от Покровительницы приказ убить Властителя при первой же возможности, то не удержалась – ну ты же знаешь нашу горячую красавицу – и уточнила, что ей делать, если в ее руках будет острый кинжал, а Этьен повернется к ней спиной. И Бяйле несколько секунд молчала, прежде чем ответить. Угадай, что она сказала?

– Как и всегда, нечто вроде: честь – превыше всего, и бесчестный поступок даже во имя великой цели опорочит не только совершившего сей поступок, но и саму цель, сколь бы возвышенной и светлой та ни была.

– А вот и нет! Бяйле скрепя сердце сказала, что Властитель представляет собой такую угрозу нашему миру, что Вирене простится даже удар в спину – ведь она совершит это ради Аенгроста!

Хейсар чуть не выронил бокал. Он впервые слышал о том, чтобы Покровители учили идти против всех их прежних наставлений – даже во имя величайшей цели. А Найчелл тем временем продолжал:

– Вирена в состоянии, близком к шоку, примчалась ко мне и рассказала обо всем этом. Собственно, после этого я и пошел спрашивать Кайте.

– И что он? – подался вперед старик.

– Как обычно. – Молодой человек грустно усмехнулся. – Он загадочным тоном произнес, что у гитары шесть струн и каждая звучит по-разному – но в умелых руках все шесть сливаются в прекрасную мелодию, и будет эта мелодия звучать созидающе или же разрушающе – зависит лишь от музыканта.