Имортист

– Нет, – сказал Седых раздраженно.

– А как?

– Как лимонный сок и коньяк в коктейле.

Романовский поморщился:

– Что у вас за вкусы, дикари-с… Ладно, совершенная красота всегда отмечена либо холодностью, либо предельной дуростью. Так что имортизм – это красота с человеческим лицом, то есть с чуточку ущербным, чтобы быть человечнее.

– Имортизм, – возразил Седых, – это факел в темноте. Факел, освещающий путь в бессмертие… Ведь всякий, кто не верит в будущую жизнь, – мертв и для этой. Для меня убежденность в вечной жизни вытекает из понятия деятельности и принесения пользы. Поскольку я действую неустанно до самого конца, то природа обязана предоставить мне иную форму существования, ежели нынешней больше не удержать моего духа.

Романовский медленно покачал головой, словно двигал стрелку метронома:

– Э, нет. Не то. Жизнь – это детство нашего бессмертия. Тут говорили об индивидуальном искуплении, я о нем слышал с детства и никогда не задумывался о его сути. Но сейчас мне кажется, что тезис об индивидуальном искуплении – красивая брехня. На самом деле безгрешность души нужна не самому человеку, а именно обществу. Общество, состоящее из безгрешных индивидуумов, в состоянии опустить расходы не только на полицию и тюрьмы. Это вообще будет безопасное общество.

Бронник слушал внимательно, помалкивал, Седых фыркнул:

– Когда? При коммунизме? Или полной и окончательной победе имортизма… в отдельно взятой стране?

Романовский развел руками, указал глазами в мою сторону, вот, мол, от кого больше всего зависит, но он втянул язык совсем как улитка, но разница в том, что улитка втягивает его под раковину, а президент втянул совсем в другое место.

– Знаете, чуть не забыл: джентльмены, у меня настойчивая просьба насчет казино. И насчет ресторанов высшего уровня. Мне кажется, из семи тысяч можно без ущерба треть к такой матери, из казино две трети – к эдакой.

– Свои любимые оставит, – проворчал Седых. – Где хоть раз выиграл.

– Клевета, – отпарировал Романовский с достоинством. – Эти надо в первую очередь, по второму разу все равно не повезет. Конечно, я люблю посидеть на веранде, глядя на великолепный закат багрового, как текила, солнца… но текилу я презираю, это напиток мужиков. В правой руке должен быть бокал с хорошим шампанским…

– Французским?

– Шампанское может быть только французским, – ответил Романовский надменно, – все остальное – не шампанское, а безобразие. И вообще, что за безобразие, Денис Гаврилович, вы меня все время прерываете!.. Так я никогда и глотка не сделаю. Так вот, все казино – дрянь, но я понимаю, что смахнуть их в мусорную корзину разом все… для нашего одемократьенного народца это слишком. Потому – две трети. Это высвободит примерно восемьсот миллионов евро в месяц только по Москве. Надо ли вам напоминать, что бюджет крупного научно-исследовательского института в десятки, а то и сотни раз меньше?

– Ну, это вы загнули, – возразил Седых, он в последнее время всегда ревниво возражал Романовскому. – Если взять Институт ядерных исследований…

– Это исключение, – ответил Романовский великодушно, – вы ведь тоже исключение из вполне интеллигентных людей, но я ведь вам пока еще не отказываю в разумности?.. Вот Институт тонких технологий просит всего два миллиона евро в год!.. А они новые материалы создают, что мир перевертывают! Стоит ради их благополучия закрыть несколько казино?

Я поинтересовался с интересом:

– Но в казино люди деньги несут… и оставляют там добровольно! Все восемьсот миллионов евро. А как вы их изымете для институтов?

– Это задача для нашего любезного Сергея Владимировича, – ответил Романовский с апломбом и поклонился в сторону безмолвного Бронника. – Уж ен-то придумает!

Бронник сказал иронически:

– А правда, господин Романовский, что, когда в руках молоток, все вокруг кажется гвоздями?

Романовский ответил барски:

– Ах, дражайший Сергей Владимирович, если вас куда-то посылают, значит, вы еще на что-то годитесь! И вы не устаете доказывать, на что именно годитесь. Пусть среди казино будет меньше конкуренции. Меньше денег будут тратить на рекламу…

Седых заметил мирно:

– Там, где нет конкуренции, спится лучше, но живется хуже. А вы, господин президент, что-то сегодня все отмалчиваетесь?

Я ответил мирно:

– Настоящий лидер должен быть всегда позади. Это вам объяснит любой пастух.