Имортист

– Ценить людей, – выговорил он с трудом, – надо по тем целям, которые перед собой ставят. Для меня сейчас цель… удержать этих людей в нашем лагере.

– Они в нашем лагере не были, – напомнил я.

– Да-да, – снова поправился он с великой поспешностью, – они только могли бы в нем оказаться. Но я предвижу и то время, когда в наших рядах пламень начнет слегка подугасать… это всегда случается с энтузиазмом, что не подкреплен чем-то более весомым, такова селяви. Одни, конечно, останутся пламенными борцами на всю жизнь, это чегевары да хоттабы, другие остановятся пофиделить, третьи и вовсе откажутся от экспорта имортизма, хотя в своей стране от его принципов не отступят… Вот я, предвидя такое время… а оно наступит, вы сами знаете!.. хотел бы… гм…

Холод вошел в меня с силой острого клюва айсберга, что пробил грудь «Титанику». В сердце кольнуло болью, в глазах на миг потемнело.

– Говорите, – проговорил я безжизненным голосом. – Говорите, Иван Данилович.

– Вы понимаете, о чем я…

– Да, – ответил я. – Но как человеку надо сказать вслух громко и отчетливо: «Я – имортист!», чтобы стать им, так и вам надо сказать вслух, чтобы стать раскольником.

Он отшатнулся, шокированный:

– Каким раскольником? Я просто… просто хочу уберечь имортизм от будущих неприятностей!

– Как? – спросил я в лоб.

Он слегка смешался, но мы сидим друг напротив друга, я не отвожу взора, он проговорил с натужной бодростью:

– Я имею в виду, что наше могучее дерево имортизма даст две ветви. Просто обязано дать!

– В смысле?

– Я имею в виду, – сказал он торопливо, – что одна ветвь будет более радикальная, другая… гм… с человеческим лицом, как раньше говорили насчет гуманного коммунизма. Это чтобы привлечь те слои, о которых я говорил. А то еще и тех, кого пугает непримиримость имортизма!

Говорил он теперь ясно, уверенно, уже собравшись, смотрел мне в глаза, но в лице оставалось нечто, заставляющее ожидать нового удара в спину. Странное ощущение, сидим лицом к лицу, а жду удара между лопаток.

– Могучее дерево? – переспросил я. – Иван Данилович, где вы узрели дерево, да еще могучее? Пока это еще росток… Правда, с дивным запахом и цветом, потому и потянулись люди и народы, но затоптать еще можно… наверное. Вы собираетесь поступить как Эбн Альсоди Сабай?

Он переспросил настороженно:

– Кто это?

– Один ученый раввин, – объяснил я. – Из иудаизма перешел в ислам, после чего создал в нем особую веточку шиитов, что-то предложив толковать по-другому. Не иначе чтобы привлечь все слои, которых пугала непримиримость ислама. Создать веточку ислама с человечьим лицом? И вскоре ислам, расколотый на эти две ветви, начал борьбу внутри своей партии, и… разом прекратилось исламское завоевание мира! Европа вздохнула свободно, ведь к этому времени ислам уже захватил Испанию, весь Пиренейский полуостров, наступал на франков, а Карл Великий… или кто там тогда был, отступал с боями чуть ли не до Киева… Еще через пару сот лет, когда ислам совсем изнемог в той гражданской войне, началось освобождение Европы от ислама. А кого спасаете вы, Иван Данилович?

Он вздрогнул, отшатнулся, глаза забегали, торопливо выставил перед собой ладони:

– Бравлин! Какие странные аналогии проводите!.. При чем тут ислам? Я хочу как лучше!

– Хотелось как лучше, – ответил я, – а получилось в штаны? Скажите честно, Иван Данилович, что хотите? Я все– таки не верю, что вот так уж жаждете похоронить имортизм.

Он замотал головой:

– Бравлин, мне страшно вас слушать! Да я предан имортизму больше… больше вас! Я в самом деле очень искренне жажду, чтобы в имортизм вошло как можно больше народу. В том числе и… умеренные.

– Кого называете умеренными?

– Тех, того зовем слабыми. Умными, но слабыми. Кто понимает достоинства имортизма, но у кого нет силы, чтобы вести достойный образ жизни.

Я подумал, кивнул:

– Понятно. Верю. А возглавлять эту ветвь будете, ессно, вы. Не так ли? Что вполне достойно?

Он засмеялся, развел руками, я смотрел требовательно, он засмеялся громче, еще шире развел руками, потом свел, затем снова развел, я не спускал глаз с его лица, и он наконец выговорил с натугой, стараясь, чтобы выглядело весело и непринужденно:

– А разве это не будет только справедливо?

Я наклонил чуть голову, не сводя с него взгляда.

– Да, конечно…

Он явно воспрянул духом, глаза заблестели, спросил быстро:

– Так я начинаю разрабатывать? Э-э… некоторые смягчающие положения?