Имортист

Тимошенко с великой охотой возразил:

– Не только. Вот наш президент доказывает, что это от молодости.

Романовский повернулся ко мне:

– Молодости? А-а, в смысле, молодость, вне зависимости от возраста?.. Вежливый эвфемизм, чтобы дурака называть не дураком, а человеком, мыслящим по своим стандартам?.. Или даже – нетрадиционно мыслящим по аналогии с нетрадиционными ориентациями? Согласен, согласен…

Он произнес это с таким раздражающим высокомерием, словно делал мне агромаднейшее одолжение, временно признавая во мне двуногое, с коим стоит иногда общаться. Я смотрел на помрачневших Седых и Вертинского, веселился втихую, понимая их растущее раздражение.

– Ладно, перестаньте, – сказал я успокаивающе. – Если уж на то пошло, то потребность человека в разговоре с Богом действительно не исчезнет никогда. Потому имортизм немыслим без веры в ждущего их на краю Вселенной Бога, в неустанном движении к нему, в самосовершенствовании, ибо в этом и есть Его воля, Его надежда, Его страстное желание. У человечества есть Цель!.. А без Цели оно даже не человечество, а стадо разумных баранов, что умеют говорить, создавать компьютеры, пользоваться Интернетом, а завтра они же поставят алтари языческим богам Терабайту и Терагерцу, начнут приносить кровавые жертвы, окропляя кровью младенцев и девственниц суперкомпьютеры…

Тимошенко зябко передернул плечами:

– Ну, господин президент, вы и ужаснивец!

– Да, – сказал Седых невесело, – сейчас это нелепо, но завтра может случиться, если в обществе нет таких великих ориентиров. А у нашего общества, признайтесь, помимо имортизма, ориентиров нет вообще. Так, простой тропизм, как у простейших…

На время настала пауза, все затихли, а я с огромной силой вдруг ощутил, что, в самом деле, все есть Бог: звезды, планеты, время, пространство, люди, рыбы, атомы, все создано по единым законам, и законы морали абсолютно подобны законам физики и точно так же отражают реальность. Все во Вселенной наполнено гармонией, мы знаем прекрасно, что будь Солнце чуть теплее или холоднее, тяжелее, легче – жизнь на Земле была бы невозможна. Все живет в дивной гармонии, созданной Творцом…

…и только человек в состоянии всю эту гармонию нарушить! Казалось бы, странно: Творец создал мир гармоничным, а человек… гм… негармоничен?.. Или негармоничен сам Творец, ведь человек по его образу и подобию? Дело в другом: только человека создал по образу и подобию, а это значит, со способностью творить, создавать, что, конечно, включает в себя и способность разрушать.

Вертинский поднял голову, глаза затуманенные, спросил вяло:

– Как это нет ориентиров? А клоун Вадик Перехохман, что собирает многомиллионные аудитории перед телеэкранами? А дебил, как его фамилия, забыл, что задирает юбки женщинам, у него собственная программа… тоже гребет гонорары такие, что академикам и не снились? Это и есть ориентиры для молодежи.

Я сказал раздраженно:

– Что, все еще не убрали? Что-то наш министр культуры либеральничает. Я же сказал, гнать их в шею сразу же, без рассуждений о правах дебилов и для дебилов! Ну что за… слов не нахожу, когда вот так с экрана внаглую призывают делать жизнь с человечков, наиболее удачно пристроившихся в обществе?.. Не с героев, а с каскадеров, которые этих героев играют! Не с изобретателей, придумавших телевизор, а с клоунов, что корчат рожи с экрана и огребают, как сказал верно Иван Данилович, такие деньги, что изобретателю и не снились!.. Почему любой пророк всегда оплеван, почему его тут же забрасывают камнями, затаптывают, топят в дерьме, а мелкие людишки с пустыми душонками всегда герои дня?

Седых сказал невесело:

– Для простого человека неважно, как человек выбился «в люди». Если мелькает на экранах, дает интервью – значит, «один из лучших людей общества», мать его за ногу такое общество…

Тимошенко подошел, похлопал по тонкому и острому, как у птицы, поникшему плечу соратника:

– Успокойтесь, Денис Гаврилович. Не мать, а мы его за ногу, да с размаха о столб пустой головой. Владимир Дмитриевич уже работает над этим… Работаете, Владимир Дмитриевич, или стихи болотных поэтов читаете?

– Озерных, – огрызнулся Романовский раздраженно. – Озерных, туповатый вы… человек, хотя у меня возникают некоторые сомнения насчет вашей принадлежности к этой высокой расе.

Я вскинул руки в общем прощании, а уже с порога посоветовал Александре:

– Гони, не оставляй их здесь ночевать. А то все ковры заблюют.