Дьюма-Ки

Я стоял, она сидела, глядя на картины. Через какое-то время вздохнула.

— Уайрман, у тебя есть бумажная салфетка? — спросила она. Он достал из кармана платок, развернул, передал Элизабет.

— Обойдите кресло, Эдгар, — попросила она. — Встаньте так, чтобы я могла вас видеть.

Бочком я протиснулся между креслом и одним из столов, составляющих стойку бара. Бармен со своей стороны придерживал стол, чтобы я его не перевернул.

— Вы можете встать на колени, чтобы наши лица оказались на одном уровне?

Я смог. Мои Великие береговые прогулки дали результат. Она сжимала в одной руке мундштук (дурацкий и при этом великолепный), в другой — платок Уайрмана. Смотрела на меня повлажневшими глазами.

— Вы читали мне стихи. Потому что Уайрман не мог. Вы это помните?

— Да, мэм.

Разумеется, я помнил. Это было приятное времяпрепровождение.

— Если бы я сказала вам: «Память, говори»,^[158] вы бы подумали о человеке — не могу вспомнить его фамилию, — который написал «Лолиту», не так ли?

Я понятия не имел, о ком она говорит, но кивнул.

— Но есть ещё и стихотворение. Я не помню, кто его написал, но начинается оно словами: «Пообещай мне, память, не забыть ни аромата роз, ни шороха струящегося пепла; Пообещай, что я ещё прильну к зелёной чаше моря, хоть один последний раз…» Эти строки трогают вам душу? Я вижу, что трогают.

Пальцы, державшие мундштук, разошлись, рука потянулась ко мне, погладила по волосам. И у меня возникала мысль (со временем я в ней только укрепился), что вся моя борьба за жизнь и стремление вновь стать самим собой окупились прикосновением руки этой старой женщины. С гладкостью потрескавшейся ладони. С пальцами, которые не могли полностью разогнуться.

— Живопись — это память, Эдгар. Проще не скажешь. Чем яснее память, тем лучше живопись. Чище. Эти картины… они разбивают мне сердце, а потом оживляют его. Мне так приятно знать, что созданы они в «Салмон-Пойнт». Несмотря ни на что. — Она подняла руку, которой прежде погладила меня. — Скажите, как вы назвали эту картину?

— «Закат с софорой».

— А эти… как? Наверное, «Закат с раковиной», и дали им номера с первого по четвёртый?

Я улыбнулся.

— Вообще-то их шестнадцать, начиная с рисунков цветными карандашами. Здесь висят самые лучшие. Они сюрреалистичны, я знаю, но…

— Нет в них ничего сюрреалистичного, они классические. Любой дурак это увидит. Они включают в себя все элементы: землю… воздух… воду… огонь.

Я увидел, как губы Уайрмана беззвучно прошептали: «Не утомляй её!»

— Почему бы нам быстренько не посмотреть все остальные картины, а потом я принесу вам чего-нибудь прохладительного? — спросил я её, и Уайрман одобрительно кивнул, поднял руку с соединёнными в кольцо большим и указательным пальцами. — Тут жарко, даже с включёнными на полную мощность кондиционерами.

— Согласна, — ответила она. — Я уже немного устала. Но, Эдгар…

— Что?

— Приберегите картины с кораблём напоследок. После них мне точно потребуется что-нибудь выпить. Может, в кабинете. Один стаканчик, но с чем-то покрепче кока-колы.

— Вы его получите. — И я вновь протиснулся к ручкам кресла.

— Десять минут, — прошептал Уайрман мне на ухо. — Не больше. Если возможно, я бы хотел увезти её отсюда до появления доктора Хэдлока. Увидев её, он жутко разозлится. И я знаю на кого.

— Десять. — Я кивнул и покатил Элизабет в зал, где находился шведский стол. Толпа по-прежнему следовала за нами. Мэри Айр принялась что-то записывать. Илзе взяла меня под руку, улыбнулась мне. Я улыбнулся ей. Вновь появилось ощущение, что я во сне. И сон этот в любой момент может покатиться под уклон, чтобы обернуться кошмаром.

Элизабет радостно вскрикивала, глядя на «Я вижу луну» и цикл «Дьюма-роуд», но вот когда потянулась руками к «Розам, вырастающим из ракушек» — будто собиралась их обнять, — у меня по коже побежали мурашки. Она опустила руки, посмотрела на меня поверх плеча.

— Это сущность. Сущность всего этого. Сущность Дьюмы. Вот почему те, кто живёт здесь, не могут покинуть остров. Даже если их головы уносят их тела, сердца остаются. — Элизабет вновь взглянула на картину, кивнула. — «Розы, вырастающие из ракушек». Это правильно.

— Спасибо, Элизабет.

— Нет, Эдгар… спасибо вам.

Я поискал Уайрмана и увидел, что он разговаривает с другим юристом, из моей прошлой жизни. И вроде бы они сразу нашли общий язык. Я лишь надеялся, что Уайрман не допустит ошибки, не назовёт его Боузи. Когда я перевёл взгляд на Элизабет, она по-прежнему смотрела на «Розы, вырастающие из ракушек» и вытирала глаза.

---

158 «Память, говори» — мемуары Владимира Набокова.