50  

ii

— Итак, — объявил Уайрман, когда я наконец-то добрался до стола, закреплённого на стойке полосатого зонта, который накрывал его тенью; второй шезлонг стоял по другую сторону стола, — хромающий незнакомец прибыл с пакетом из-под хлеба, полным ракушек. Присядьте, хромающий незнакомец. Промочите горло. Этот стакан ждёт вас уже не первый день.

Я положил пластиковый пакет (действительно из-под хлеба) на стол и протянул Уайрману руку.

— Эдгар Фримантл.

Ладонь у него была широкой, пальцы — короткими и толстыми, рукопожатие — крепким.

— Джером Уайрман. Предпочитаю, чтобы меня звали Уайрманом.

Я посмотрел на шезлонг, предназначенный для меня. С высокой спинкой и низким сиденьем, шезлонг напоминал ковшеобразное кресло «порше».

— Что-то с ним не так, мучачо? — спросил Уайрман, вскидывая бровь. Брови, кустистые и наполовину седые, он вскидывал часто.

— Всё в порядке, если только вы не засмеётесь, когда я буду из него вылезать.

Он улыбнулся.

— Дорогой, живи, как должен жить. Чак Берри,[50] тысяча девятьсот шестьдесят девятый год.

Я встал возле пустого шезлонга, мысленно помолился и плюхнулся в него. Как всегда, меня повело влево (я инстинктивно оберегал травмированное бедро), поэтому приземлился неровно, но схватился за деревянный подлокотник и упёрся здоровой ногой, так что шезлонг лишь закачался. Месяцем раньше я бы вылетел из него на песок, но теперь сил у меня прибавилось. Я легко представил себе Кэти Грин, аплодирующую моему достижению.

— Отличная работа, Эдгар, — одобрил Уайрман. — Или Эдди?

— Выбор за вами, я откликаюсь на оба имени. А что в кувшине?

— Зелёный чай со льдом. Очень холодный. Попробуете?

— С удовольствием.

Он наполнил мой стакан. Потом свой. Поднял его. В чае зелень едва просматривалась. Его глаза, в окружении сеточки морщинок, были куда зеленее. Седина лишь на висках тронула чёрные и очень длинные волосы. Когда ветер поднимал их, я видел на правой стороне лба маленький, круглый, как монетка, шрам. Сегодня Уайрман был в плавках, и его ноги оказались такими же загорелыми, как и руки. Выглядел Уайрман крепким, подтянутым, но, как мне показалось, усталым.

— Давайте выпьем за вас, мучачо. Всё-таки вы сюда добрались.

— Хорошо, — кивнул я. — За меня.

Мы чокнулись и выпили. Мне доводилось раньше пить зелёный чай, и я думал, что он не хуже чёрного, но этот был просто божественным: словно пьёшь холодный шёлк с едва заметным привкусом сладости.

— Вы почувствовали мёд? — спросил Уайрман и улыбнулся, когда я кивнул. — Не всем это удаётся. Я кладу столовую ложку на кувшин. Мёд высвобождает естественную сладость чая. Меня научили готовить этот напиток на трамповом судне в Китайском море. — Он поднял стакан. Посмотрел сквозь него. — Мы сражались с пиратами и совокуплялись с загадочными смуглыми женщинами «под тропическими небесами».[51]

— Верится с трудом, мистер Уайрман. Он рассмеялся.

— На самом деле я прочитал о мёде в одной из поваренных книг мисс Истлейк.

— Дамы, которую вы привозите сюда по утрам? В инвалидном кресле?

— Совершенно верно.

— Невеста крёстного отца, — вырвалось у меня. Я не думал, что говорю, но перед глазами стояли огромные синие кеды на хромированных подставках для ног.

Челюсть Уайрмана отвисла, зелёные глаза раскрылись так широко, что я уже собрался извиниться за мой faux pas.[52] А потом он действительно начал смеяться. Тем утробным смехом, каким смеёшься крайне редко, лишь когда кому-то удаётся преодолеть все твои защитные редуты и прикоснуться к самой чувствительной смехострунке. Я хочу сказать, Уайрман буквально надрывал живот, а когда увидел, что я совершенно не понимаю, чем так его развеселил, загоготал ещё сильнее, живот у него так и ходил ходуном. Он попытался поставить стакан на маленький столик, но промахнулся. Стакан выскользнул у него из руки, приземлился донышком на песок и застыл в вертикальном положении, как окурок в одной из урн с песком, какие раньше ставили рядом с лифтами в фойе отелей. Ему это показалось ну очень забавным, он указал на стакан.

— Такое и захочешь — не сделаешь! — удалось выдавить из себя Уайрману, и он снова зашёлся смехом, приступы которого один за другим сотрясали его. Он раскачивался в шезлонге, одной рукой держась за живот, вторую прижимая к груди. Из памяти вдруг выплыли строки стихотворения, которое я выучил в школе более тридцати лет тому назад: «Мужчины не симулируют судорог, / Не прикидываются страдальцами…»[53]

  50  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×